Все наши ухищрения оказались тщетны — Виктория нашла нас в парке и обо всем узнала.
Сейчас ее привычно красивое лицо — серые разводы. Она не желает разговаривать с нами, но и не уходит.
— Прости, Вик, но мы уже решили, — взгляды Демона и Виктории даже не пытаются пересечься. — Пойми, подружка, мы не в состоянии спрятаться от войны, мы можем лишь разменять ее на войну другую. Свобода — теперь кажется — самая несвободная вещь на свете, как бы по-идиотски это ни звучало. Разве ты не успела почувствовать?.. Выбор… а на самом деле — лицемерное отсутствие его, хоть ты из кожи вон вылези!
Все четверо молчим.
Гляжу на Сливу. Слива уперся взором в затянутое белым облачным пухом небо и плавно покачивает головой, точно в такт какой-то трогательной музыке, звучащей для него одного. Меня вдруг посещает странная мысль, что сейчас этот парень счастлив. Не знаю, почему так подумал — не объясню. Демон нервно курит. Виктория смотрит на нас. Взгляд, описанием которого я не хочу больше задаваться и от которого не по себе. Видно, что Виктория так ничего уже и не скажет. Не ответит Демону ни слова. У всех у нас не осталось больше слов, и это кажется вполне естественным.
Пресловутый налет на «Волшебный Икар» назначен на 14-ое. На послезавтра («красное воскресенье»). Но тему упомянутого предприятия смаковать сейчас никто не возьмется, точно. Да и оговорено уже тысячу раз.
Еще день в запасе… Его, скорее всего, каждый проведет наедине с собой — он не в счет. Поэтому сегодня, сейчас, когда мы вместе — все особеннее, чем выходит на вид. Все это понимают.
И молчат…
Отчего, кстати, такой сказочно чудесный день? Солнечный. Ласковый. Таящий в себе необъяснимую умиротворенность, от какой и дышится по-другому. Море бликов всех цветов радуги на листве и камнях, на наших волосах. Почему не хлещет дождь, не сверкают молнии, не свирепствует пронизывающий до костей ветер? Почему с самого утра нам не повстречался ни один «мундир», а простые прохожие на улице, пока мы добирались до парка, чаще улыбались, встречаясь с нами взглядами, чем прятались за привычными масками отчуждения? Такой день — не для прощания. Такой день — для нового Начала. Странно.
Я подскакиваю на месте и даже вроде бы вскрикиваю — истлевшая сигарета больно обожгла губы. На тебе! Опять замечтался и опять всех насмешил. И как их веселит это каждый раз, не представляю.
Вновь вглядевшись в лица друзей, замечаю в них явное преображение. И повод тому, хотелось думать — не моя незадачливость, а нечто иное. Как прекрасна была эта легкая, беспричинная радость в глазах, исходящая, казалось, откуда-то из глубин себя. Душевный груз растворился, будто его и не было. Надолго ли — не важно. Главное, что сейчас это так.
Бывает, кажущиеся особо примечательными, события стираются из памяти, исчезают, улетучиваются — сознание их отпустит. А бывает, позволит вцепиться в себя таким вот впечатлениям ни о чем. Удивительно.
Взгляд Виктории теперь теплый, как все вокруг. Слива что-то ей рассказывает. И то, о чем идет речь, насколько можно судить, захватывает ее внимание. Оба уже не с нами, и за обоими приятно наблюдать со стороны. Правда, чувствуешь себя при этом каким-то ни на что не годным и сентиментальным стариканом.
Даже не замечаю, как ко мне подсаживается Демон.
— Сердце вырывается из груди, да?
— Ты о чем? — вздрагиваю я, но тут же погружаюсь в прежнее истомное состояние.
— Так, вообще…
Головы к Демону не поворачиваю. Знаю, что и он на меня не смотрит. Взглядам, его и моему, полудремлющим словно, уютно сейчас там где Виктория и Слива, сидящие на траве в позах лотоса друг против друга. А за ними — вид на самый любимый наш уголок в парке, окрестность высохшего фонтана.
— …подумаешь только, что будет… и вырывается.
— Неужели какое-то волнение имеет над тобой власть, Демон? Зло-о-обный и могу-у-учий Демон. А?
То, как мы с Демоном обмениваемся фразами, больше походит на чревовещание. Интонация — спокойствие, возведенное в степень бесконечности. Разговор двух «камней», хоть на бумаге это может казаться и обманчивым.
— Волнение?.. Шутишь. Страх!
— Страх, Демон?..
— Тот, кто не боится — значит, не живет уже. Все мои былые лозунги и вся бравада — пыль. Но с ними легче было…
— Понимаю тебя.
— А ты — как?..
— Та же ерунда.
— Слива…
Демон не успевает сказать, что хотел — опережаю, возомнив себя телепатом:
— Он в порядке, Демон.
— Верно, Гоголь. Он в порядке.
Виктория со Сливой поднимаются на ноги и, чуть удалившись, устраиваются на краю фонтанной чаши. Провожаем их взглядом.
— Мы вас здесь видели позавчера, — роняет вдруг Демон.
— Кто — вы? Кого — нас? — не понимаю я.
— Тебя и твою зазнобу. Мы с Марго тоже гуляли в парке. Просто решили не подходить, не нарушать вашу идиллию. Марго сказала, вы с ней — красивая пара.
— Спасибо, — растерянно благодарю за комплимент.
Не выдерживаю — поворачиваюсь и гляжу на друга. Демон глуповато улыбается. Тут внимание мое привлекает вот что: с Демона исчез кулон, с которым он так же, как и я с крестом, никогда прежде не расставался. Это был кусочек авантюрина в форме молодого месяца с отколотым нижним кончиком. Демон носил его на шее, на грубом кожаном шнурке. Знать на сто процентов я не мог и все же был уверен ― теперь кулон украшал белоснежную грудь Марго. Шнурок, в таком случае, наверняка уже сменила золотая цепочка.
— Все мы красивые, когда забываемся и становимся самими собой, — отвечает точно всезнающий, удивительно безмятежный голос — и лишь миг спустя не без удивления понимаю, что это сказал я…
Мы с Демоном снова поворачиваем свои лица в сторону фонтана. Виктория и Слива, улыбаясь глазами, возвращаются к нам.
Таким глазам следовало открыто любить друг друга, раствориться друг в друге, позабыв обо всем на свете… Но это уже было дело «глаз», а не советчиков со стороны.
— Уберите стволы, черт! Сами поймете, когда достать… А вот тогда уж не опоздайте, вояки грешные…
Послушно исполняем. Ясно, что Демон побаивается за наши нервы, особенно за Сливины — и поэтому спорить в такую минуту неуместно и даже гибельно.
Вплотную приближаемся к входу в «Волшебный Икар» и нелепо замираем на месте. Нелепо — если представлять происходящее со стороны. Для нас же, не способных сейчас на абстракцию, все с точностью до наоборот чересчур серьезно. Знаю, и у ребят мысли до безобразия схожи с моими: еще один глоток воздуха — и будь что будет… Туда! Не останавливаясь больше, не озираясь себе за спину. Сейчас только вдох полной грудью, последняя дурацкая и одновременно животрепещущая потребность. Все так же ли он, этот воздух, будет пахнуть, случись выбраться из чертового «Икара», таящего в себе слабоосознаваемую пока опасность, обратно в сумеречную свободу парка? Не подмешается ли к его запаху тлетворный душок непоправимой ошибки…
