вызвать подозрения.
В душе у Эдуарда царило полное смятение. Перспектива женитьбы на тридцатилетней женщине наполняла его восторгом. Он представлял, как будет держать на руках собственных детишек… и от одной этой мысли сердце его начинало бешено колотиться. Но восторг сменялся чувством вины. Как сможет он расстаться с Жюли? Когда бы ни заходил этот разговор, он всякий раз уверял, что женится, только если этого не сможет сделать Уильям… да и то лишь потому, что этого требует его долг перед страной. Эдуард презирал себя за ложь, поскольку сам уже привел в движение эту машину — дал распоряжение правительству официально просить руки принцессы Виктории. Эдуард считал себя трусом, поскольку не осмеливался сказать об этом Жюли… Но Боже Всевышний! Разве не любовь к ней стала причиной этой трусости?
События разворачивались стремительно. Принцесса дала согласие, и теперь все зависело только от формальностей. Эдуард поспешно написал генералу Уэтероллу — тот под предлогом, что герцогу якобы нужно поставить подписи на документах, касающихся его недвижимости, должен был пригласить его как можно скорее прибыть в Лондон.
Уловка сработала — читая письмо, Жюли даже не подозревала о его истинных мотивах.
— И надолго вы уезжаете, сэр?
Эдуарду вдруг захотелось схватить ее на руки и прокричать: «Я не уезжаю! Я останусь и буду с тобой всю жизнь!» Но долг заставил его промолчать. Долг требовал от него жениться на принцессе, поэтому он пожал плечами:
— Скорее всего, на несколько недель, ma petite. По-видимому, от меня будут ждать, чтобы я остался на празднование дня рождения моей сестры Елизаветы. А ты? Почему бы тебе пока не навестить сестру в Париже?
Жюли смотрела на него пристальным, проницательным взглядом, затем сказала:
— Очень хорошая идея, сэр.
Два экипажа подъехали к парадному крыльцу, лакеи выносили чемоданы. Жюли, готовая к отъезду, вдруг заметила, что Филип Бек топчется неподалеку, словно желая что-то сказать ей.
— Да, Филип? Что такое?
Слуга нерешительно сглотнул ком в горле.
— Если бы мадам позволила… я только хотел попрощаться…
Значит, то, о чем она догадывалась, — правда. Значит, это действительно прощание. Жюли протянула Филипу руку:
— Да… Когда мы еще увидимся… — Неужели этот шепчущий голос принадлежал ей? Она чувствовала, как дрожат губы, когда почти неслышно произнесла: — Ведь вы… будете заботиться о герцоге, правда?.. — В его глазах Жюли увидела слезы и, собрав последнее мужество, продолжила: — Я… хочу поблагодарить вас за преданную службу… Ведь мы двадцать восемь лет прожили бок о бок… И кто бы мог предположить, когда вы приехали за мной в Малагу, что… что…
— Мадам, дорогая мадам, я никогда не думал…
— А, вот ты где, Бек! Ну как, все мои чемоданы погружены? — прогремел из холла голос Эдуарда.
Филип Бек хотел взять Жюли за руку, потом, опомнившись, спросил:
— Можно мне удостоиться этой чести, мадам?
Жюли молча закивала и, улыбаясь, полными слез глазами смотрела, как он целует ее руку. Она готова была потерять сознание — слава богу, к ним подошел Эдуард. Он взял ее под руку и проводил к экипажу. Они не могли себе позволить сцен в присутствии слуг. Обняв, герцог нежно поцеловал Жюли:
— Au revoir, ma petite.
Она прижалась к нему на короткий миг:
— Пожалуйста, береги себя, mon amour. Ведь ты еще не совсем оправился от простуды.
Она села в карету, лакеи заняли свои места. Жюли все смотрела в окно, не отрывая глаз от Эдуарда, пока карета не скрылась за поворотом. Только тогда Жюли, откинувшись на спинку сиденья, дала волю слезам, хлынувшим словно поток, прорвавший барьер ее горя.
А Эдуард, мчащийся в своей карете в сторону Кале, вздохнул с облегчением. Конечно, он восхищался Жюли и… по-прежнему любил. А еще жалел, потому что ее горе в последние недели лишило женщину аппетита и сна, подчинив всю ее жизнь страху возможного расставания.
«А как бы она отреагировала, узнай, что мы никогда больше не увидимся? Что скоро я женюсь на принцессе Виктории? И что я расстался с Жюли с помощью хитрой уловки?..»
Нет, он никогда бы не осмелился сказать ей такое.
Конечно, он проследит за тем, чтобы Жюли получила достойное содержание, достаточное, чтобы иметь слуг и экипаж. Он напишет их общим друзьям — герцогу Орлеанскому, де Винси, генералу Уэтероллу — и попросит их навещать бедняжку при первой же возможности в Париже… поддержать их дружбу. Конечно, ей понадобится время, чтобы оправиться от удара и обрести прежнюю веселость. Но если рядом будут добрые друзья… и семья…
«Я напишу ей сегодня же вечером. Расскажу правду, раскаюсь за обман и попрошу прощения… а главное, скажу, что буду любить ее всегда…»
Ее любимый Эдуард стал мужем германской принцессы. Парижские газеты отпускали шутку за шуткой в адрес британской короны — дескать, трое престарелых английских принцев взяли себе по молоденькой невесте в надежде произвести на свет престолонаследника. Но Жюли была до такой степени подавлена, что вульгарные пасквили не производили на нее никакого впечатления. Она, конечно, знала о неотвратимости этой женитьбы и считала, что готова ко всему. Более того, была уверена, что сумеет взять себя в руки и стойко перенести этот удар судьбы. И все же, узнав о свадьбе, она была полностью раздавлена и уничтожена.
Эдуард, хотя рядом с ним и находилась светящаяся счастьем невеста, не мог избавиться от тяжкого чувства вины и вновь написал де Винси.
«Мой дорогой де Винси!
Я не нахожу слов, чтобы выразить Вам, какой громадной жертвой считаю расставание с прекрасной и верной спутницей моей жизни, с коей мы прожили вместе почти двадцать восемь лет… Дружба, рожденная за эти долгие годы близости, никогда не утратит для меня своей глубины и значения. Ничто на свете не может заменить тех чувств, которыми мы умели утешать друг друга. Теперь, когда эта прекрасная женщина оказалась в одиночестве, мне бы хотелось, чтобы наши друзья не забывали о ней, навещали ее при любой возможности, познакомили со своими женами… одним словом, старались всячески поддержать и утешить ту, чья поддержка и утешение были неоценимыми для меня все эти годы. Доживи я до возраста Мафусаила, все равно не смог бы считать свой долг искупленным. Сейчас Жюли вернула себе свое семейное имя, зовется теперь графиня де Монжене и проживает в отеле „Святая Альдегонда“ на улице де Гренель, 116 в Париже».
Долгое время Жюли отказывалась видеться с кем-либо. Но когда объявился маркиз де Пермангль, озорной огонек мелькнул в ее глазах. Значит, он жив! Ему все-таки удалось вырваться из рук «мадам Гильотины»!
Жюли приказала служанке поскорее нести новое платье и новый модный парик. Она критически разглядывала себя, стоя перед зеркалом. Не потому, что хотела вновь очаровать бывшего любовника, а скорее просто гадала, узнает ли он ее в почти шестидесятилетней, располневшей даме с выражением неизбывной печали на лице.
А еще через некоторое время она присела в реверансе перед дородным, осанистым господином, чье лицо также говорило о множестве перенесенных страданий.
— Сэр, я искренне благодарна вам за визит…
