со своим предложением, ведь он никак не подготовил ее, не ухаживал за ней. С вновь обретенным оптимизмом Себастьян отправился в свои комнаты.
На протяжении следующих трех дней Харриет чувствовала себя в осаде. Ее комната была завалена цветами; Джейли ежечасно приносила на серебряном подносе любовные послания; в качестве подарка Харриет был преподнесен бриллиант, подобного которому она никогда прежде не видела, но она его решительно вернула. У Харриет был единственный способ спастись от ухаживаний Себастьяна Крейла — оставаться у себя в комнате. Со своего балкона Харриет был виден берег реки, и после поездки на причал она с легкостью могла различить три лодки, которые готовили для длительного путешествия на юг. Когда Джейли спросила, не нужно ли ей чего-нибудь, Харриет не задумываясь попросила бинокль. Бинокль с выгравированными на нем ее инициалами был доставлен тотчас же — подарок от Себастьяна, который она на сей раз не вернула немедленно. Ненавидя себя за собственную слабость, Харриет много часов простояла, наблюдая, как грузили ящики и бочонки с провизией; как доктор Уолтер торопливо поднимался на борт с секстантами и барометрами, которые она видела у него в комнате; как Рауль Бове носил на судно книги и плотно скрученные рулоны, которые, вероятно, были картами. Так и ее отец готовился бы к экспедиции, если бы был жив. И она была бы с ним. С тяжестью на душе Харриет продолжала наблюдать, пока не стало темно.
Когда приблизился день отплытия, Себастьян передал через Джейли страстную записку, а затем, к ужасу матери, лично постучав в дверь комнаты Харриет, попросил девушку хотя бы на короткое мгновение увидеться с ним. Харриет отказалась.
Поздним вечером накануне дня отъезда у Себастьяна пробудилась надежда. Решив, что Харриет вела себя так непреклонно, потому что ей не разрешили вместе с ним участвовать в экспедиции, он отправился к Раулю Бове. К ужасу остальных членов экспедиции, между ними едва не состоялся обмен ударами еще до отбытия экспедиции из Хартума, а потом Себастьян в ярости и отчаянии вернулся в консульство и к двери в комнату Харриет.
— Я сделал все, что в моих силах, стараясь настоять на том, чтобы вы отправились с нами, — беспомощно сообщил он. — Бове непреклонен. Он говорит, что ни у одной женщины не хватит сил для такой экспедиции, и, боюсь, он прав. Вы можете подвергнуться опасности, а я скорее умру, чем допущу это.
Ничего не ответив, Харриет смотрела из комнаты на темную реку и на белеющие паруса лодок.
Себастьян застонал. У него был выбор: он не обязан отправляться на юг, он мог остаться в Хартуме и продолжить свои ухаживания за Харриет, он даже мог вернуться с ней в Англию. Сомнения разрывали его на части. Даже если он останется, это совсем не давало гарантии, что Харриет согласится стать его женой. Ее упрямство на сей счет было за пределами его понимания. А если он не отправится в путешествие с Бове, то лишится своего единственного шанса заработать славу. Бове был самым лучшим руководителем и самым отважным исследователем из всех, кто когда-либо предпринимал попытки найти исток Нила. Если кто-то и мог добиться успеха, то это Рауль Бове. И в тот момент он, Себастьян Крейл, будет стоять с ним рядом, и его, Себастьяна Крейла, имя будет записано в книги мировой истории.
— До свидания, Харриет, — сдавшись, сказал он сквозь закрытую дверь. — Я найду вас в Англии, когда вернусь.
Почувствовав, что осада на ее сердце наконец снята, Харриет открыла дверь и мягко сказала:
— До свидания, Себастьян. Я буду молиться, чтобы вы вернулись невредимым.
Выразительно глядя на девушку, он на мгновение крепко сжал ей руку и ушел, а Харриет, закрыв дверь, снова вернулась на теперь уже темный балкон.
Магдалина любила Себастьяна; Себастьян любил ее, Харриет; она любила Рауля Бове, а Рауль Бове любил свою маленькую черкешенку. Завтра он навсегда уплывет из ее жизни, и она больше никогда никого из них не увидит. Себастьян Крейл не вернется в Англию за ней. Это ее отказ в ответ на его импульсивное предложение сделал ухаживания Себастьяна в последние дни такими настойчивыми. На самом деле Себастьян ее не любит; он забудет о ней в то мгновение, когда Хартум исчезнет вдали.
Харриет спала беспокойно. Если бы только Рауль позволил ей присоединиться к ним! Радость от такого путешествия помогла бы ей вытерпеть его присутствие. Харриет могла бы осуществить мечту отца, и его смерть не была бы совсем напрасной.
В ней боролись ярость и страдание. Как посмел Рауль отказать ей только потому, что она женщина и недостаточно сильна?! Разве она не доказала, что вынослива, когда путешествовала по жаре пустыни без еды, с умирающим отцом? Харриет сомневалась, что доктор Уолтер или Себастьян Крейл обладали подходящим телосложением.
Сон пришел к Харриет лишь на короткое время, с первыми лучами солнца она снова была на балконе и, подняв бинокль к глазам, пристально наблюдала, как ведут на борт величественного жеребца, принадлежавшего Раулю Бове. Когда пришла очередь мулов и верблюдов, появился Себастьян Крейл с когортой слуг, потом худой мужчина в очках приветственно помахал ему рукой и поднялся на палубу судна, а затем, к собственному удивлению, Харриет увидела, что прибыл молодой священнослужитель. Она всмотрелась пристальнее: вероятно, этот мужчина был естествоиспытателем или ботаником, потому что какую пользу такой экспедиции мог принести англиканский священник?
Ее сердце подпрыгнуло, когда Рауль, выйдя на палубу, сердечно приветствовал вновь прибывших. Даже на таком большом расстоянии Харриет чувствовала силу его притяжения. Рядом с этим мрачно красивым мужчиной, возвышавшимся над Себастьяном Крейлом, остальные вокруг казались лилипутами. Судно было готово к отплытию, и на палубе засуетилась команда туземцев. Дувший сильный ветер наполнил паруса, и большое судно, легко отчалив от берега реки, устремилось к середине широкого потока, а за ним более неповоротливо последовали две барки с припасами. Мужчины отправлялись в великое путешествие, а она, Харриет, оставалась исключительно по той причине, что она женщина.
Священник с белым воротничком и Себастьян, стоя на корме, махали группе зрителей, пришедших пожелать им удачи; джентльмен в очках исчез на нижней палубе.
Рауль стоял в одиночестве на носу, расставив ноги и сцепив руки за спиной. Он уходил — и через несколько минут исчезнет из виду. Что-то очень похожее на панику возникло внутри у Харриет, и она тяжело вздохнула.
С нижней палубы грациозно появилась стройная фигура. Она быстро, так что ветер подхватил и отбросил назад ее волосы, побежала через палубу туда, где стоял Рауль, и просунула руку ему под локоть. Сердце Харриет начало биться медленными тяжелыми толчками. Рауль отказался позволить ей участвовать в экспедиции на том основании, что она женщина, он лишил ее возможности исполнить заветное желание. Тем не менее женщина могла быть членом группы. Его заявление Себастьяну, что путешествие слишком опасно для Харриет, было не более чем ухищрением, чтобы не разрешить ей присоединиться к ним: Рауль не желал, чтобы ее присутствие мешало ему. У истока Нила будет стоять Наринда — Наринда, которую исток реки интересовал, вероятно, не больше, чем леди Крейл. Харриет почувствовала приступ ярости. На этот раз мистер Рауль Бове превзошел самого себя. Схватив чистое нижнее белье и сменную блузку с юбкой, Харриет поспешно скатала все вместе — больше ей ничего не нужно, на борт было погружено достаточно провизии, чтобы содержать целую армию. Потом она взяла револьвер, который ей дал Рауль и который незаряженным лежал у нее под кроватью, побежала вниз и через внутренний двор в конюшню. Лошадь не принадлежала ей, чтобы она могла ею распоряжаться, но Харриет это не заботило, животное будет возвращено — со временем.
Харриет быстрым галопом проскакала по пыльным, грязным улицам и выехала на открытое пространство. Справа от нее широко раскинулся Нил, и на нем хорошо были видны парусное судно и барки. Земля по берегам была болотистой, и Харриет пришлось свернуть в сторону и пробираться через рощу акаций с острыми короткими колючками, служившую единственным утешением для глаз на фоне бесплодной окружающей пустыни. Лодки подгонял сильный ветер, и Харриет очень скоро отстала. Но она знала, что в сумерках им придется бросить якорь, и решила, что догонит их или умрет.
В следующие часы Харриет казалось, что смерть будет ей единственной наградой за ее безрассудство. Жара была невыносимой, а Харриет даже не подумала взять с собой воду. Было очевидно, что лошадь не может бесконечно продолжать скакать галопом. Харриет понимала, что скоро ей придется замедлить скачку, а затем, когда пот потечет ручьями и с животного, и с всадницы, перевести лошадь на шаг. Далеко впереди она видела ослепительно белые паруса, и упрямство настойчиво подгоняло ее вперед:
