спешиться с коня инквизитора и продолжал задерживать поводья Сарацина, она, высоко подняв голову, зашагала по дороге бог весть куда.

— Эта дорога ведет к морю, — крикнул Леон ей в спину.

Мариетта сжала руки в кулаки и сменила направление.

— А этот путь уведет вас в горы.

Он ехал следом за ней, пустив коня размеренным шагом. Дыхание Сарацина щекотало Мариетте затылок. Ногти ее глубоко вонзились в ладони.

— Ну а по этой дороге вам понадобится идти целый день, никак не меньше, чтобы добраться до жилых мест.

— Ну так и ехали бы вы лучше своей дорогой, — огрызнулась она. — Утро уже наполовину прошло.

— Что верно, то верно, — вполне учтивым тоном согласился Леон. — Садитесь на вашу лошадь. Я сдержу слово и не оставлю вас до тех пор, пока мы не доберемся до мест, где вы сможете найти себе пристанище.

— Это ваша лошадь, а не моя!

Мариетта продолжала шагать по дороге, не удостоив Леона взглядом.

— Мне думается, можно сбить ноги в кровь, если долго идти босиком по земле, — продолжал он все тем же учтивым тоном.

Мариетта ответила на это словечком, которое первым пришло ей на ум, — из тех, какими запрещала ей пользоваться бабушка.

Леон, подумав, что при такой скорости передвижения он, чего доброго, никогда не доберется до Шатонне, наклонился с седла и, прежде чем Мариетта поняла его намерение, обхватил ее обеими руками за талию, приподнял и усадил на Сарацина. Она попыталась вырваться, чтобы снова соскочить на землю, но Леон строго посмотрел ей прямо в глаза.

— Если вы проделаете такое еще раз, то будьте уверены, я вас предоставлю самой себе. Я и без того потерял слишком много времени, — заявил он и поскакал прочь, пустив коня в галоп.

Мариетта помедлила, не зная, что предпринять. У нее снова была лошадь. Она могла поехать на ней в любом направлении — к морю… или к горам. Леон находился уже на некотором расстоянии от нее и ни разу не обернулся, чтобы проверить, следует ли Мариетта за ним. Его угроза бросить Мариетту в одиночестве была, как видно, совсем не пустой. Мариетта не сомневалась, что он без дальнейших размышлений оставит ее здесь, на опаляемой солнцем пустынной равнине. А ведь не далее чем вчера она оказалась настолько глупой, что ответила на его поцелуй!

Щеки у нее вспыхнули от унижения при воспоминании об этом. Она ударила Сарацина пятками в бока и волей-неволей пустилась догонять Леона.

Леон, само собой, понял, чего ей стоило усмирить собственную гордость и последовать за ним. Он оставался деликатно молчаливым, пока они ехали по безлесной местности дорогой, к обеим сторонам которой близко подступали виноградники. Слева от них сверкали золотом в солнечных лучах воды Гаронны. Становилось все жарче, и они пустили лошадей спокойной, неспешной рысцой.

— Как здесь красиво, — произнесла Мариетта, не в состоянии долее подогревать свой гнев.

На губах Леона появилось нечто вроде легкой улыбки. Он всем сердцем любил Лангедок.

— Приятная перемена после Версаля, — заметил он.

— Вам не нравилось жить при дворе? — спросила с любопытством Мариетта.

Мысленному взору Леона представились прелестные и лишенные моральных предрассудков дамы, которые делали столь приятной его жизнь в течение нескольких последних лет. Балы и банкеты, охоты и спектакли… Он не мог бы в точности определить, когда именно все это начало ему надоедать, но еще до получения известий о вдовстве Элизы он знал, что покинет двор. Раболепное прислужничество дворян, взыскующих королевских милостей, вызывало у него отвращение. Будучи любимцем Людовика, он был буквально осаждаем блюдолизами, которые питали надежду на его посредничество в достижении своих целей. Его пытались подкупать деньгами и, мало того, не видели ничего зазорного в том, чтобы жены оказывали ему любовные услуги в качестве платы за доброе слово королю Людовику. Но дамы были не менее отвратительны, чем их мужья.

Леон отвергал их с тем же пренебрежением, с каким отвергал денежные подачки. Чем, кстати, нажил себе немало врагов.

Однако Леон мог за себя не бояться. Он находился в Версале по личному распоряжению Людовика, поскольку этот монарх умел проницательно и мудро судить о людях. Лев Лангедока не был сикофантом, то есть платным шпионом при короле. Он получил свое прозвище на полях битвы, и даже Лувуа, государственный секретарь по военным делам, ценил его мнение. Людовик разрешил ему уехать в Шатонне, дабы вступить в брак, а после этого велел немедленно вернуться ко двору вместе с супругой.

Леон не имел намерения выполнять повеление короля. Он был уверен, что, как только покинет Версаль, Людовик о нем и думать забудет, окруженный, как обычно, целой толпой жаждущих попасть в фавор. А он, Лев Лангедока, удалится во всеми забытое Шатонне и станет жить так, как ему нравится, сам себе хозяин, не обязанный подчиняться ничьей воле, даже воле самого могущественного короля в христианском мире.

Он ни слова не сказал обо всем этом Мариетте, даже не бросил ей отрывистого «нет» в ответ на ее вопрос и продолжил путь, гадая про себя, успеет ли добраться в Шатонне до наступления ночи. Всего через несколько часов Элиза упадет к нему в объятия. Кончатся шесть долгих лет ожидания…

— Правда ли, что мадам де Монтеспан сменила Лавальер в сердце короля?

Леон нахмурился:

— Что вам, собственно, известно о Лавальер или мадам де Монтеспан?

Мариетта обрадовалась возможности показать свою осведомленность:

— Новости о возлюбленных короля доходят и в деревенскую глушь.

— Только не в такую, как Эвре, — огрызнулся Леон, осадив своего коня и одновременно ухватив за поводья коня Мариетты. — Имя мадам де Монтеспан пока неизвестно за пределами королевского двора. Кто рассказал вам о ней?

Мариетта начала сожалеть о своих неосторожных словах. Когда Леон злился, лицо его становилось угрожающим, и это ее пугало.

— Я не помню, — поспешила оправдаться она. — Наверное, это просто сплетни.

— Не держите меня за дурака! — Он так сжал ее руку, что Мариетта вскрикнула от боли. — Откуда вы знаете о событиях при дворе?

Возникшее было у Мариетты доброе расположение к Леону мгновенно испарилось.

— Я уже говорила вам об этом, но вы не поверили мне! Я вовсе не простая крестьянская девушка. Я из рода Рикарди!

— И представители этого рода бывают при дворе? — с издевкой спросил Леон, задержав взгляд на ее изорванном платье.

Мариетта охотно влепила бы ему пощечину, но Леон продолжал удерживать ее руку, и хватка сделалась только крепче, а другой рукой сама она цеплялась за поводья.

— Нет! — выкрикнула Мариетта. — Это двор бывает у Рикарди!

Леон рассмеялся — совсем невесело, со словами:

— Вы имеете в виду того, кто охотится за вами?

— Его и других!

Леон отпустил ее запястье.

— Если они так поступали, то уж не с добрыми намерениями!

— Ни один из всех, — согласилась Мариетта, глаза у нее горели. — Но моя бабушка никогда и никому не дала ничего такого, что могло принести вред.

— И вы ожидаете, что я поверю, будто знатные придворные короля Людовика приезжали в Эвре? — спросил он с презрительной усмешкой.

— При чем тут Эвре? Я говорю о Париже. Мы жили у моста Пон-Неф, неподалеку от улицы Борегар.

Леон резко сдвинул брови. Он слышал о женщине с улицы Борегар, прорицательнице, к которой

Вы читаете Лев Лангедока
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату