— Он? — спросил заинтригованный Леон. — Кто это?
Мариетта беспомощно пожала плечами:
— Я не знаю. Он пришел поздно вечером, я уже спала. Он хотел получить яд, но бабушка ему отказала. Тогда он сказал, что или она даст ему рецепт, или сгорит на костре. Когда я услышала его угрозы и бабушкин протест, то вскочила с постели и вбежала в комнату, но он уже успел выйти из дома и сесть на коня. Я лишь смогла заметить, что он не простой человек, а знатный, с холеными руками.
Леон вспомнил человека, на одном из пальцев которого сверкал бриллиант величиной с орех. Обладатель этой драгоценности появился верхом на коне в воротах постоялого двора и потребовал, чтобы оседлали свежих лошадей и зажгли побольше факелов.
Нахмурив брови, он обратился к Мариетте с вопросом:
— С какой стати мужчина знатного происхождения ворвался в дом к ни в чем не повинной старой женщине с целью получить от нее яд либо рецепт его приготовления? Раздобыть яд достаточно легко и без таких крайностей.
— Моя бабушка была итальянкой, — коротко ответила Мариетта.
Ей и не стоило особо распространяться. Ведь именно итальянцы превратили преступное отравление в особое искусство. Екатерина Медичи прихватила с собой это зло, когда прибыла во Францию в качестве новобрачной Генриха II, а Мария Медичи, вступив в брак с Генрихом IV, продолжала его распространять. Все Борджиа и все Медичи были отравителями, и все они были итальянцами.
— Хотите сказать, что ваша бабушка была не только хорошей лекаркой и мастерицей плести кружева, но обладала и другими уменьями?
Мариетта крепко сжала полные нежные губы прежде чем ответить.
— Моя бабушка была хорошим человеком и никому не причинила зла, — твердо и уверенно проговорила она.
— Но смогла бы, если бы захотела?
Она посмотрела ему в глаза прямо и без страха:
— Бабушка обладала большими знаниями, но никогда не употребляла их во зло. И я тоже на это не способна!
С этими словами она ударила Сарацина пятками в бока и галопом помчалась вперед, туда, где выстроившиеся вдоль дороги густолистые платаны манили к себе прохладной тенью.
— Ну, будь я проклят! — буркнул Леон себе под нос, пришпорив коня, чтобы догнать Мариетту.
Если бы кто-нибудь другой рассказал ему о загадочном дворянине, посетившем жалкий домишко в не менее жалкой деревне с целью заполучить редкий яд, он пропустил бы это мимо ушей. Но слова Мариетты дышали правдой. К тому же она намекнула, что и ей известен секрет того, за чем явился к ним в дом неведомый посетитель. Может, как раз по этой причине он так старался схватить Мариетту Рикарди?
Леон тряхнул головой, чтобы прояснить мозги. Тьфу ты, он рассуждает как настоящая деревенщина! Нет сомнений, что старая женщина отлично разбиралась в травах, которые могут принести человеку не только пользу, но и вред. Нет сомнения и в том, что каждый феодал в представлении такой деревенской девушки, как Мариетта, являл собой представителя знати. Так и должно быть. Не более того.
Он нагнал Мариетту и уже открыл рот, чтобы заверить ее, что тот, кого она сочла знатным господином, не более важен и значителен, чем любой местный землевладелец, но вдруг передумал. Хоть она и легковерна, в смелости Мариетте не откажешь, и его насмешек она не заслуживает. Солнечные лучи искорками вспыхивали в ее медно-рыжих кудрях, спутанной массой обрамляющих лицо и ниспадающих на плечи. Верхом она ездила хорошо, и это само по себе вызывало любопытство; босоногие деревенские девушки вряд ли могли бы справиться с таким сильным конем, как Сарацин. Мариетта держалась в седле с естественной грацией, и многие дамы при дворе могли бы ей позавидовать. И ни одна из них не осмелилась бы спрыгнуть с высокого сеновала прямо на спину Сарацину. Одна мысль о таком поступке показалась бы им химерой. А эта девушка не выразила по этому поводу ни малейшего протеста. Платье у нее испачкалось, а лиф был настолько изорван, что, несмотря на плащ на плечах Мариетты, Леону была видна ее грудь.
Мариетта с облегчением заметила, что окружающая местность ей незнакома, и, стало быть, они уже далеко от Эвре. Дорогу им преградил ручей. Леон спешился, подошел к Сарацину и достал из седельной сумки хлеб и сыр. Расположившись на берегу, он подозвал к себе Мариетту. Она с благодарностью приняла от Леона ломоть хлеба и даже не возразила, когда он отдал ей больший кусок сыра, чем оставил себе.
Леон вдоволь напился воды из быстрого ручья, думая при этом, сколько же времени прошло с тех пор, как Мариетта ела в последний раз, а также и о том, что ему стоило бы раньше вспомнить о сыре и хлебе.
Мариетта, поев, прилегла на траву за спиной у Леона, закрыла глаза и стала наслаждаться теплом солнечных лучей.
Леон обернулся и, прищурившись, посмотрел на нее. Десять лет прошло с тех пор, как он в последний раз занимался любовью с деревенской девушкой. Она была розовощекая, с большой грудью и огрубевшими руками, которые больше подходили для того, чтобы доить коров, нежели для любовных ласк. Правда, она была его первой победой, и он вспоминал о ней с теплым чувством. После этого круг его любовниц ограничивался дамами знатного происхождения, накрашенными и напудренными, разодетыми в шелка и бархат. К примеру, Франсина Бовуар принимала молочные ванны, и даже туфли у нее были украшены драгоценными камнями, однако она и наполовину не была так красива и так умна, как Мариетта.
Почувствовав на себе его пристальный взгляд, Мариетта открыла глаза. Он лежал рядом с ней, опершись на локоть, и смотрел на нее. Она заметно напряглась от такой его близости, и Леон рассмеялся:
— Не бойтесь, прошу вас. Я не собираюсь покушаться на вашу добродетель.
— В таком случае что вы намерены предпринять?
Леон медленно обвел кончиком пальца контур ее губ.
— После того что я дважды рискнул собственной головой ради спасения вашей жизни, я полагаю, что имею право на вознаграждение хотя бы в виде единственного поцелуя.
Он наклонил голову и, не обращая внимания на нерешительный протест Мариетты, крепко поцеловал ее в губы. Она протянула руку вроде бы для того, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого импульсивно обвила рукой шею Леона. Он же как-то слишком поспешно разжал объятия со словами:
— Ваш долг уплачен, мадемуазель.
Раньше никто не обнимал ее так. Мужчины из Эвре, случалось, распускали руки, но неизменно получали отпор в виде хорошей оплеухи. Ни один из них не был достоин даже коснуться подола ее платья, как совершенно твердо и недвусмысленно сказала Мариетте бабушка, слухи о мистических свойствах которой также обеспечивали девушке неприкосновенность. Бабушка то и дело повторяла, что Мариетта дочь Пьетро Рикарди и должна всегда об этом помнить. Однако бабушка не могла предостеречь ее от молодого мужчины с широкими плечами и стройными бедрами, от мужчины с быстрыми глазами и улыбчивым ртом, с волосами темными и такими мягкими на ощупь.
— Нам пора в дорогу.
И вот Леон уже зашагал к своему коню, и Мариетта покорно за ним последовала, не догадываясь, что он дьявольски зол на себя.
Поцелуй Мариетты настолько воспламенил его, что Леону понадобилось все его самообладание, чтобы не овладеть ею. Вопреки ее протестам прошедшей ночью Мариетта, без сомнения, так же свободна в своих предпочтениях, как и любая другая женщина. И теперь вот она оказывала ему не слишком серьезное сопротивление. Только Элиза была совсем иной. Если бы не Мариетта, он добрался бы до Шатонне уже сегодня до наступления ночи. А теперь это произойдет не раньше завтрашнего дня.
Опыт обращения с женщинами Леон приобретал в испанских борделях и при дворе короля Людовика в Версале. Это привело его к убеждению, что все женщины шлюхи, готовые отдаться любому за дорогие побрякушки и модные платья. Только Элиза была другой, и потому он так сильно полюбил ее. Она была чистой, как свежевыпавший снег, скромной, благородной и краснела от каждого его прикосновения.
Он годами испытывал физическую слабость при мысли о ней в постели Сент-Бева. Теперь она была свободна, и Леон сообщил, что едет в Шатонне и намерен жениться на ней. Юнец, покидавший те края с
