оказывается сравнительно менее развитым, чем другие новорожденные млекопитающие. Более того, ребенок отличается от взрослого человека гораздо больше, нежели всякое другое молодое животное от взрослого. В самом организме человека, полагал Мечников, находятся условия, которые оказывают дурное влияние на все последующее его развитие. 'Эти условия, - отмечал он, - заключаются главным образом в неравномерном развитии таких частей, 'нормальное' отправление которых должно составлять нечто гармонически целое'.
С другой стороны, дисгармоничность человеческой природы, по Мечникову, усиливается вследствие сохранения у человека рудиментарных органов животного происхождения. Опираясь на исследования немецкого анатома Видерсгейма, ученый констатировал, что человек, происходя от обезьяны, более сходен, однако, с ее зародышем и детенышем, чем с ее взрослой формой. Он делал вывод: 'Из суммы всех известных данных мы имеем право вывести, что человек представляет собой своего рода задержку в развитии человекообразной обезьяны более ранней эпохи. Он является чем-то вроде обезьяньего 'урода' не с эстетической, а с чисто физиологической точки зрения. Человек может быть рассматриваем как необыкновенное дитя человекообразных обезьян - дитя, родившееся с гораздо более развитым мозгом и умом, чем у его родителей. Гипотеза эта вполне вяжется со всеми известными нам фактами'. Эти анатомо- физиологические изыскания убеждали Мечникова, что рудиментарные органы, будучи в большинстве своем совершенно бесполезными (например, придаток слепой кишки или, иначе, червеобразный отросток), оказывают исключительно губительное воздействие на продолжительность жизни. А это, на его взгляд, порождает главную человеческую дисгармонию, именно - 'несоответствие краткости жизни с потребностью жить гораздо дольше'. В другом месте Мечников прямо заявлял: 'Наследие, полученное от животных, мешает человеку достигнуть своей жизненной цели'.
Коренной переворот во взглядах ученого на жизнь произвело открытое им явление фагоцитоза, т.е. способности организма захватывать и внутриклеточно переваривать чужеродные для него частицы3.
81
Разрабатывая новое учение, Мечников все решительней склонялся к мысли, что 'человеческое существование, каким оно является на основании данных наличной природы человека, может радикально измениться, если бы удалось изменить эту природу'. Так он пришел к теории ортобиоза, сущность которой заключалась в принципе рациональной жизни, основанной на природе человека, измененной сообразно идеалу человеческого счастья. На место безропотного подчинения действию естественного отбора Мечников ставил перед наукой задачу восстановления 'искусственными мерами' гармонии между жизненными инстинктами человека и свойствами его организма.
Только в этом случае, полагал он, можно побороть страх смерти и сделать людей счастливыми. При последовательном проведении ортобиоза вполне возможно развитие инстинкта 'естественной смерти'. Тогда смерть перестает быть тем дамокловым мечом, который всегда поражает в самую неожиданную минуту. Чтобы не страшиться смерти и даже желать ее наступления, необходимо достичь спокойной и глубокой старости, когда в результате долгой, активной жизни возникает чувство удовлетворения, пресыщения жизнью, потребность покоя, отдыха, а затем - примирение со смертью, стремление к ней. В этом, согласно Мечникову, суть рационального миросозерцания, составляющего стержень истинного оптимизма.
Важнейшим аспектом ортобиотической теории был критический обзор религиозных вероучений. Пока жизнь коротка, рассуждал Мечников, люди всегда будут испытывать 'потребность в утешении против горестей человеческой жизни'. Именно страх смерти породил все религии. 'Представление о будущей жизни в виде бессмертия или иных понятий, связанных с идеей много- или единобожия, развилось вследствие потребности жить и противодействовать страху смерти, т.е. для борьбы с величайшим разладом человеческой природы'. Мечников обусловливал сущность религии исключительно психологическими мотивами, что вполне соответствовало антропологической направленности его мышления. Он не видел социальных корней религии, хотя и признавал самое широкое воздействие ее на область общественных и семейных отношений. В частности, писал он, вероучения во все времена стремились к регулированию деятельности органов пищеварения и воспроизведения, а также к предупреждению и лечению разных болезней. И если религии постепенно утрачивают свое значение в практической сфере, то причина этого кроется в успехах опытных наук. Но остается еще нерешенным в научном плане вопрос о смерти, и религия, пользуясь данной ситуацией, продолжает
82
по-прежнему притягивать к себе людей обещанием загробного существования.
С религиозными доктринами, отмечал Мечников, тесно связаны самые разнообразные системы идеалистической философии. Мыслители-идеалисты, по словам ученого, в течение веков 'изощрялись оправдать религиозные догматы отвлеченными аргументами, не прибегая к божественному откровению'. Боги заменялись 'субстанцией' или 'субстанциями', а обсуждение 'тревожной и вечной' проблемы смерти подменялось 'доказательствами' бессмертия души. Те же философы, которые отрицали личное бессмертие, выставляли взамен некое 'вечное жизненное начало' или 'сокровенный принцип бытия', вуалируя свое полное бессилие дать рациональное объяснение факту кратковременности человеческой жизни. Поэтому и им, подобно теологам, не оставалось ничего другого, как 'преклониться перед неизбежным, т.е. смириться перед перспективой уничтожения'.
Найдя в ортобиозе средство достижения 'жизненного цикла', Мечников возвел свое учение в ранг общесоциологической теории, которая позволяла упразднить все системы политического радикализма, в том числе социалистические. Ортобиоз оказывался панацеей от всех дисгармоний человеческого существования - и психо-физиологических, и социальных. 'Ортобиоз, - писал Мечников, - требует трудолюбивой, здоровой, умеренной жизни, чуждой всякой роскоши и излишеств. Нужно поэтому изменить существующие нравы и устранить крайности богатства и бедности, от которых теперь проистекает так много страданий'. Он не сомневался, что 'наука устранит современные бедствия', верил в прогресс как воплощение научного идеала. Ученый фактически становился на позиции абстрактного гуманизма, подтвердив лишний раз полную социологическую несостоятельность антропологического материализма в качестве методологии анализа общественных явлений.
Именно слабость русского антропологического материализма вызвала, с одной стороны, нарастание интереса к марксизму, а с другой - усиление духовно-религиозных, мистических тенденций в русской мысли конца XIX- начала XX вв.
83
