окружали другие койки. Я так и не смог сосчитать, сколько тут было коек, но я слышал множество голосов. Здесь каждый был вынужден на людях обсуждать свои проблемы и получать консультации. Некоторые шторы нельзя было задернуть, и, в любом случае, они оставляли открытое пространство сверху и снизу. Ни о какой конфиденциальности не могло быть и речи.
Вспоминается один ужасно забавный случай — забавный для меня. На соседней койке справа лежал какой-то старик. Его только что подобрали на улице. Войдя к нему, врач сказал:
— Боже мой, дедушка, неужто это ОПЯТЬ вы? Я же просил вас воздержаться от спиртного. Если так будет продолжаться и дальше, то однажды вас привезут сюда мертвым.
Послышалось громкое брюзжание, бормотание и ворчание, и наконец старик зашелся криком:
— Я не желаю, чтоб меня лечили от пьянства. Лучше полечите меня от похмелья!
Доктор безнадежно пожал плечами:
— Хорошо, я сделаю вам укол. На какое-то время он вам поможет, но НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ СЮДА СНОВА.
Несколько минут спустя, когда я уже лежал на своей больничной койке, в наш коридор влетела какая-то раздраженная сестра. Ворвавшись в мою открытую кабинку и не говоря мне ни слова — даже не потрудившись узнать, кто я такой, — она сорвала с меня простыню, спустила с меня пижамные штаны и всадила укол в мой ничего не подозревавший зад. Затем, почти не сбавляя темпа, она выдернула иглу и, развернувшись на пятке, выскочила вон. Я уверяю вас, что все так и было. С тех пор я все думаю, не всадила ли она мне как раз тот укол, который предназначался для того старого пьяницы, который лежал на соседней койке. Никто не говорил мне, что со мной собираются делать, никто не обмолвился со мной ни единым словом. Единственное, что я знаю, — это то, что мне ввели НЕЧТО прямо в мою… Милые дамы, прошу меня извинить. В общем, вы поняли, куда мне всадили укол.
Некоторое время спустя появился санитар, который без единого слова схватился за один конец моей детской койки и куда-то меня поволок.
— Куда вы меня везете? — задал я вполне логичный, как мне казалось, вопрос.
Но он лишь посмотрел на меня исподлобья и покатил вдоль длинного коридора.
— Там увидишь, — сказал он. — И учти: я здесь не работаю, а просто помогаю. Работаю я в… — и он сообщил мне название того отделения, в котором работал.
Я всегда верил, и мне всегда говорили, что одна из обязанностей доктора или медсестры, или кого- либо, кто связан с медициной, состоит в том, чтобы сообщать пациенту о том, что с ним собираются делать и зачем. Ведь это серьезное дело — воткнуть больному иголку в зад, а потом оставить его в недоумении.
Когда мы двигались по коридору, с нами вдруг поравнялся какой-то священник. Увидев меня, он сделался похожим на робота с деревянным лицом, которое он отвернул от меня в сторону. Я, видите ли, был ему неровня. И поэтому он поспешил в одну сторону, а меня покатили в другую. Когда кровать-носилки остановились, чей-то писклявый голос спросил:
— Это он?
Носильщик только кивнул в ответ и ушел, а я остался лежать снаружи того, что оказалось рентгеновским кабинетом.
Через некоторое время кто-то пришел и потащил мою кровать — как локомотив тянет вагоны, — и я вкатился в рентгеновский кабинет. Кровать подвинули к столу, и мне сказали:
— Полезайте туда.
Ладно, кое-как я ухитрился переложить на стол верхнюю половину своего тела, а затем обратился к стоявшей в кабинете юной девушке. Я посмотрел на нее и удивился, что может делать в таком месте столь юное создание. На ней были белые чулки, а ее мини-юбка, которую скорее можно было назвать микро- мини-юбкой, доходила ей как раз до того места, куда мне только что сделали укол. Я сказал:
— Вы не могли бы поднять мне ноги? Самому мне этого не сделать. Она обернулась, посмотрела на меня и удивленно раскрыла свой ротик. Затем она очень надменно произнесла:
— Ах, нет! — и внушавшим благоговение и почтение тоном добавила: — Я же СПЕЦИАЛИСТ. Я не обязана вам помогать!
Ее слова вызвали во мне жгучую боль — боль, которая была сродни агонии, — но я сумел ухватиться за свои лодыжки правой рукой и перетащить их на стол.
Без единого слова СПЕЦИАЛИСТ лишь клацала своей рентгеновской машиной, нажимая какие-то кнопки, а затем сказала:
— Вдохните и НЕ ДЫШИТЕ! Выдохните.
Я прождал на столе примерно десять минут, пока проявляли мою пленку. Потом кто-то вошел и опять придвинул мои носилки к столу.
— Перекладывайтесь, — сказала эта девица.
И опять, с невероятным усилием, я ухитрился погрузить себя на больничную койку, после чего эта особь женского пола выволокла мою койку из рентгеновского кабинета и толкнула ее к стене.
И опять мне пришлось ждать, пока, наконец, кто-то пришел за мной, глянул на карточку с именем, что висела на койке, а затем без единого слова повез меня обратно в отделение интенсивной терапии, где меня вновь втолкнули в кабину, словно корову в загон.
Наконец, после трех или четырех часов, которые я провел в больнице, меня посетил лечащий врач. Но как выяснилось, здесь никто не мог мне ничем помочь — в больнице не было свободных коек, за исключением одной — в женском отделении. Мое заявление о том, что это меня устраивает, было понято неправильно.
Тогда мне предложили вернуться домой, поскольку никто не мог мне ничем помочь, а дома мне «будет лучше».
— Дома и уход получше, чем здесь, — сказал мне кто-то из персонала.
И поверьте, меня не пришлось долго убеждать.
Все это время Мама Сан Ра-аб просидела на жестком сиденье в холодном-прехолодном приемном покое, как потерпевший кораблекрушение на необитаемом острове. Но, наконец, ей позволили войти в отделение интенсивной терапии, после чего приехала скорая и увезла меня домой. Расстояние от моего дома до больницы Сент-Догсбодиз составляет полторы мили. Прибавив к этому дорогу обратно, получим три мили. Всего три мили, если я правильно посчитал. Но это маленькое бесполезное путешествие обошлось в семьдесят долларов. И в этом не было вины врачей — столько стоит вызов кареты скорой помощи.
Так что теперь я ищу другое место — за пределами Калгари, предпочтительно в какой-нибудь другой провинции, поскольку я изнурен тем, как поставлено дело лечения людей в Калгари. Я потрясен ценами на медицинские товары и услуги, которые существуют в Калгари.
Это наводит меня еще на одну мысль. Я полагаю, что медициной должны заниматься преданные ей люди. Я также полагаю, что из больниц необходимо вышвырнуть тех трутней и сачков, которые прикидываются больными, поскольку некоторые пациенты любят посещать отделения неотложной помощи при больницах и сидеть там, в коридоре, словно это какой-нибудь сельский клуб. Тем более что ни в одном сельском клубе нет таких неудобных сидений. Я также полагаю, что врачи и медсестры — да, и даже носильщики — должны больше заботиться о пациентах, если они помнят и хотят следовать Золотому Правилу, которое гласит: «поступай с другими так, как хотел бы, чтобы они поступали с тобой». И тогда мир станет не так уж плох. Разве нет?
Я бы также хотел, чтобы в отделениях неотложной помощи соблюдалась конфиденциальность, поскольку мне вспоминается история одного старика, который однажды сидел там справа от меня. А еще я помню истории девушки, которая сидела слева. У этой девушки были, если говорить изящно, половые проблемы с ее мужем. Он ее, как бы вам сказать… немного порвал. А доктор, который ее консультировал, ничуть не беспокоясь о конфиденциальности, громким голосом давал ей советы и тем же громким голосом расспрашивал о самых интимных вещах. И я уверен, что девушка чувствовала себя в этой ситуации столь же неудобно, как и я.
Но, опять вернувшись, домой, я благодаря Маме Сан Ра-аб, Лютику, Роузи, Клео и Тедди услышал «голос», побудивший меня взяться задело и написать еще одну книгу — семнадцатую — под названием «Я верю». И знаете, я полагаю, что на этой приятной мысли я мог бы закончить свою книгу. А как полагаете вы?
