Петр благодарно посмотрел на невыспавшегося Апраксина:
— Молодец, ступай отсыпайся.
Вечером, не доходя до Просяного пруда, Апраксин заметил на берегу костер. Ботик стоял без паруса, приткнувшись к берегу. На откосе у костра расположились потешные во главе с царем.
— Слышь-ка, Федор, — первым заговорщицки начал Петр, — сказывают Алексашка да Федосейка, недалеко от Троицкого озерко плещется, будто море по величине.
— Что же с того, государь? — Иногда Апраксин в присутствии людей обращался к царю по титулу.
— А то, што завтра сбирайся в путь-дорожку. Сказывают, на том озерке лодьи есть рыбацкие, раздолье для утехи.
— А как же матушка?
Петр заговорщицки подмигнул, отвел Апраксина в сторону, заговорил вполголоса:
— Сколь раз в Троицкий на богомолье-то ездил. Так и нынче отпрошуся. Токмо ты нишкни.
Апраксин недовольно поморщился:
— Рази такое мочно? Матушке-то неправду сказывать?
— Сие дело святое, — ухмыльнулся Петр, — а мы и в самом деле святым угодникам помолимся…
«Эхма, — подумал, вздохнув, Апраксин, — все небезгрешны, а токмо без присмотру страстям-то и перехлестнуться недолго. Одно слово — безотцовщина».
С утра в Преображенском поднялась суматоха.
— Государь, слышь-ты, на богомолье собрался в Троицкий монастырь, — услышал Апраксин, проходя по царскому двору.
Веселый Петр схватил его за плечи, встряхнул:
— Сего же дня отъезжаем. Матушка благословила. — Царь оглянулся. — Ты не проговорись. Я-то пообещался и твоего братца взять для надежности. Езжай борзо за Петром.
Спустя два дня ранним утром из ворот Троице-Сергиева монастыря выехала кавалькада верхоконных. Впереди стремя в стремя с Петром скакал воевода Переславля-Залесского Михаил Собакин. Следом, чуть поотстав, неслись стольники, братья Апраксины.
Пятый десяток верст отмахали путники. Все они, кроме воеводы, впервые ехали этим проселком к Плещееву озеру.
— Вскорости и озерко, вон за тем перелеском, — взмахнув плетью, пояснил воевода на немой вопрос царя.
Дорога к Переславлю тянулась по холмам и ложбинам, вилась змейкой меж зеленых кущ вперемежку с раздольными полями. Въехали на последнюю горку. Конь Петра первым вынес его на вершину и, повинуясь всаднику, остановился будто вкопанный. За ним застыла вся кавалькада.
Направо, внизу в дымке, едва виднелись на склоне постройки Переславля. Поблескивали в лучах солнца золоченые маковки соборов и церквей. Налево под горой раскинулась зеркальная гладь громадного озера, окаймленного золотисто-песчаным ожерельем побережья. Резвились, мелькая вдали над водной гладью, изредка вскрикивая, белокрылые чайки. Из далекого марева вдруг донесся, переливаясь, колокольный звон.
Петр толкнул брата коленом, зевая, проговорил:
— Никак, к заутрене звонят.
— Што ты, спросонья? Окстись, Петруха, благовест, чай, обедню звонят. — Федор потянулся, позевывая вслед за братом, кивнул на озеро: — А место райское!
Зашелестел шальной ветерок в прибрежных рощах. Порыв ветра обдал запыленные лица всадников.
— К озеру! — коротко, с хрипотцой, кивнул Петр воеводе.
Царь тронул коня, и кавалькада, спускаясь с холма, последовала за ним. Слева по ходу, то скрываясь за перелеском и густым кустарником, то вновь появляясь при подъеме на пригорки, расплывалась вширь гладь озера. Из-за верхушек сосен впереди показалась островерхая колокольня Горицкого монастыря. Слева открылось ржаное поле, уходящее вниз к селу Веськову, лежащему у самого уреза воды.
Царь что-то сказал воеводе, тот согласно мотнул бородой, и они повернули коней к озеру напрямик через ржаное поле, где едва виднелась заросшая тропка.
— Гуськом, след в след, — крикнул царь Апраксиным, и все верхоконные вытянулись цепочкой.
На середине склона одинокая пожилая крестьянка жала серпом рожь. Заслонившись от солнца рукой, она что-то недовольно крикнула царю, тот, ухмыльнувшись, махнул рукой и поехал дальше.
Когда Апраксины проезжали мимо женщины, до них донеслось:
— Греховодники! Хлебушко-то мнете! Креста на вас нет!
Федор покраснел, развел руками: «Подневольные мы», а брату бросил коротко назад:
— Правда бабья-то!
Не доезжая околицы села, царь и воевода повернули вдоль берега влево, к опушке леса.
В густом кустарнике у самого уреза воды царь ловко соскочил с коня, бросил поводья воеводе, скинул кафтан, сапоги, вошел по колено в воду. Подъехали остальные, спешились, разминаясь после долгого пути.
Петр нагнулся, загреб пригоршней воду, плеснул в лицо. По зеркальной глади пошли круги. Оглянулся: кругом сонная тишина — ни души. Подозвал Собакина:
— Сказывал ты, рыбачат тут?
— В сельце есть малость, поболее артель в Залесском. Немало людей пробавляется, слобода там рыбная, государь, подле Трубежа.
— Стало быть, людишки есть?
— Дюжины, поди, четыре, не менее, — потер лоб воевода. — Рыбкой Переславль кормится, мужики в окрест торгуют. Святых отцов в Троице-Сергиеве потчуют, в Москву отряжают.
Царь перебил его:
— Вели пригнать сюда лодьи три-четыре немедля.
— Дозволь, государь, — замялся Собакин, — в Никитском монастыре настоятель к обеду ждет, как прикажешь?
— Как сказал, святые отцы подождут. Мы здесь поснедаем, а заодно и окунемся, вон жарища-то палит. — Петр поманил Федора Апраксина: — Покуда займись, Федор, стряпней.
Апраксин ускакал с воеводой в село. Оттуда уже спешил навстречу староста. Узнав, в чем дело, побледнел, затрясся:
— Как же так, сам государь великий в наше-то захолустье. Апраксин его успокоил:
— Тащи котел, пшено, ежели сыщется, говядинки, хлебушка.
— Все, батюшка, отыщем.
Искупались, разожгли костер, сварили щи, кашу. Явился воевода с бородатым, но моложавым головой рыбной слободы Кузьмой Еремеевым. Соскочив с коня, тот бухнулся в ноги царю. Собакин доложил, что следом плывут три лодки с Трубежа. Едва успели поесть каши, как издалека послышались неторопливые всплески…
Чуть задремавший в тени под березой Петр быстро вскочил, широко расставив ноги. Рядом выросла фигура Федора Апраксина. Из-за мыска вытянулась цепочка лодок.
— Гляди, Петр Лексеич, величиной с ботик наш, поди, — проговорил Федор, — кажись, и машт есть.
Петр поманил голову:
— Где твои люди сподобили сии лодки?
— Их здеся, на Трубеже, государь, — поклонился Кузьма, — слободские плотники наши переславские испокон веков ладят. Щеглу-то помогли умельцы с Беломорья.
Тем временем лодки подошли, рыбаки спрыгнули в воду, зашуршал песок под днищем. Царь, подвернув штаны, залез в воду, обошел лодку вокруг, похлопал ладонью по борту, покачал мачту.
— А ну, — глянул на стоящего рядом Меншикова, потом на Кузьму, — попытаем!
Петр поманил Апраксиных:
