пруд в Измайлове. Частенько царь собирал ту же ватагу и плавали от берега к берегу. Мать узнала, всполошилась, бегала по берегу, всплескивая руками, причитала: «Долго ли до беды!» Дергала за рукав Апраксина:
— Федя, рази такое лихо мочно Петруше? Сей же час его на бережок высаживай.
Апраксин добродушно улыбался:
— Матушка государыня, пруд не море, государю сие по душе, пущай тешится. Чаю, он сам-то плавать да купаться горазд.
— Не греши-ка, Федор, и ты туда же, — не успокаивалась Наталья Кирилловна, — полезай-ка следом за Петрушей, побереги его.
Приходилось подзывать шняку, кого-нибудь высаживать на берег, самому лезть в лодку.
Следующим летом многое изменилось в жизни Апраксина и его подопечного. Переменился совсем размеренный и устоявшийся веками уклад придворного житья-бытья в царских чертогах. Поначалу потянуло к новой, неизведанной стороне жизни Петра и все его ближнее окружение, а дальше водоворот событий увлек следом и всю Русь, но ее ждали впереди нехоженые фарватеры.
Страсть как любил пятнадцатилетний царь, кроме прочего, шастать по разным подворьям, амбарам, высматривать разные поделки, устройства. В последнее время, кроме Апраксина, брал с собой Франца Тиммермана из Немецкой слободы, знатока разных приспособлений. Он первым объяснил недавно хитроумную новинку — астролябию. Как-то июньским полднем забрели в усадьбу Никиты Ивановича Романова в Измайлове, двоюродного брата деда Петра, Михаила Романова. В свое время тот прослыл любителем всяких европейских диковинок. На льняном дворе заглянули в дальний амбар. Среди хлама в дальнем углу, около стены, лежала на боку лодка. Петр раскидал рухлядь, поднялась пыль.
— Гляди-ка, лодья, откуда она здесь? Федя, крикни мужиков.
Подтащили лодку к выходу, смахнули пыль. Видно, давно валялась она в сарае, потемнела от времени.
Франц обошел лодку кругом, заглянул под один борт, присел на корточки около кормы. Петр цепко следил за ним, нетерпеливо спросил:
— Что это?
— Сие, государь, видимо, бот аглицкий. Состоит на больших кораблях, служит для разъездов, имеет превосходство над здешними лодками, ходит не только по ветру, но и против него.
— Каким образом?
— Для того надобно ему машту соорудить, парусину из холста сшить. — Франц провел рукой по днищу. — Судно, как видно, долгое время здесь без присмотра находилось.
Апраксин вдруг хмыкнул:
— Видал я подобный бот в Дединове.
Петр быстро повернулся, кинул взгляд на слушавшего Франца:
— Не путаешь?
— Слава Богу, память не отшибло. Там еще один такой был.
Тиммерман пожал плечами:
— Может, и так, государь, я в Дединове не бывал.
— Франц, что тебе потребно для поправки лодьи?
Голландец добродушно улыбнулся. Он не раз слышал в Немецкой слободе на Кукуе о любознательности молодого царя. Лефорт вечерами в аустерии рассказывал о его настырной пытливости.
— Исправить судно мне не под силу, не хватит уменья. Я мало занимаюсь плотницким делом, а тут надобен корабельный мастер. — Франц пожевал губами. — Но я найду такого мастера, есть у меня на примете мой старинный земляк.
Петр умоляюще посмотрел на собеседника. Здесь нахрапом не возьмешь.
— Послушай, Франц, бери мою повозку и с Апраксиным поезжай, разыщи этого умельца.
В Немецкой слободе плотника не оказалось. Разыскали его у водяной мельницы, ремонтировал колесо. Франц объяснил, в чем дело, и они втроем поехали в Измайлово. По пути Апраксин долго присматривался к попутчику, узнал, что зовут его Карстен Брант; потом решился, спросил вежливо:
— Случаем, вы не бывали в Дединове?
— О, я жил там почти полгода, но откуда вы так предполагаете?
Апраксин ухмыльнулся довольный, вздохнул, будто освободился от мучительных поисков в памяти:
— Приходилось мне там бывать мальцом с тятенькой, годков двадцать тому.
В Измайлове, на берегу Яузы, нетерпеливо расхаживал Петр. Тиммерман с поклоном подвел Брандта.
— Кристиан Брандт, — представился тот Петру.
— Стало быть, Карстен? — весело проговорил Петр.
Разговорились, оказалось, что голландский мастер — старый моряк. Пригласил его в Россию еще отец Петра Алексей Михайлович.
Не спеша осмотрев ботик, он облокотился о борт, раскурил маленькую трубочку. На Петра повеяло терпким дымком. Он раздул ноздри, слегка закашлялся.
Брандт провел ладонью по шероховатому планширю[3], взглянул на Тиммермана:
— Подобные боты, помнится мне, мы ладили в Дединове.
— Ты служил на «Орле»? — вскинулся Петр.
— Верно так, государь. По указу вашего батюшки, царство ему небесное, великого государя Алексея Михайловича в Астрахань плавали.
Петр присел на бревно, кивнул Карстену: «Садись рядом».
— А каким образом ты попал в Москву и что за корабль был «Орел»?
Брандт раскрутил трубочку, попыхтел молча.
— Давненько это было, государь. — Он чисто выговаривал русские слова. Видимо, основательно пообжился на русских землях. — В Московии обретался тогда наш негоциант Иван Сведен. Царь Алексей Михайлович просил его нанять в Голландии шкиперов, матроз, пушкарей на корабль «Орел». По этому поводу и встретил меня в Амстердаме капитан Давид Бутлер. — Брандт оживился, расправил плечи. — Молод я тогда был, холост, констапелем на королевском флоте кончил контракт. Давид знал меня по службе, заманил в Московию, обещал хороший заработок. Нас тогда чертова дюжина набралась. Кормщики, парусники, пушкари. В Дединове я за корабельного плотника трудился.
— А что, «Орел» против ветра выхаживал? — спросил как бы невзначай Петр.
— Паруса на судне токмо для того и служат, — пожал плечами Брандт. — Каждый парусник идет против ветра. Только по-разному — один ходко, другой валко.
Царь кинул взгляд на смущенного Тиммермана:
— А что, и по Волге такие лодьи шастают?
— И по Волге, и по морю из Астрахани царские купеческие бриги в Баку и Персию с товарами отправляются. Рыбацких парусных карбасов на взморье всегда полно.
Рассказ Брандта все больше завлекал, бередил любопытство Петра.
— Чего для выделывали тот корабль в Дединове?
— Великие надежды возлагал царь ваш батюшка на «Орел». Хотел отправить послов в Персию и Индию. Торговлю завести с теми странами. Да жаль, все порушилось.
— Что же помехой стало?
— В ту пору смутьяны в наших краях объявились. Атаман казацкий Стенька Разин пришел в Астрахань, захватил и «Орел». Царских слуг в то время не миловали. Наши товарищи смогли на шнявах уйти в Персию, а мы с капитаном Бутлером не успели и потом еле ноги унесли от разбойников. Целый год, почитай, добирались до Москвы… — Брандт выколотил трубочку, поднялся, подошел к корме ботика, ласково потрогал полукружье транцевой доски. — Сей бот остался с тех времен. Даже узорчатые кромки по бортам и на корме сбереглись, только краска вся полиняла.
