Меншиков ухмыльнулся, поглядывая на Головина, чесал затылок. «Дался ему этот Котлин».
В новую крепость на Неве доставили первую почту. Разбирая ее в новой, только что отстроенной избе, Петр отложил письма Апраксина. Когда заглянул Головин, протянул ему листы:
— Почитай, о чем адмиралтеец ведает, худо у него. Терпилий, наш добрый мастер, Богу душу отдал.
«…волею Божию плотниками стало зело скудно, — читал вслух Головин, — много больных, а и мертвых не нет. На Устье, Государь, дано было для починки 150 человек и из по нынешнее число 32 умерло, да 103 человека больных, а на работе 15. А больных плотников у Федосея Скляева 200, у Козенца да у Осипа Нея с 150 человек… А и сам лежу, тому уже 4 недели не вставал с постели».
— Вот так-то дела на Воронеже, а потребно ему еще и матроз да офицеров, да кораблей нехватка.
…По зимнему первопутку царь уехал в Воронеж. В Москве первым делом подписал указ: «Набрать на Москве и в городах из всяких чинов людей в матросскую службу тысячу человек… жалованья дано будет тем людям на платье по 2 рубля, да годоваго по 12 рублей человеку; да им же во время работы дано ж будет хлеб, соль, мясо и рыба».
В Воронеже обнялись по-родственному с Апраксиным. Глаза адмиралтейца повлажнели.
— Скушно мне теперича здеся, Петр Лексеич, без тебя-то. Женка покинула меня, осиротел я…
Петр вздохнул: «Тебя-то по Христовому, Божьему повелению, а меня лиходейка вокруг пальца обвела».
Вечером засиделись допоздна, и Петр под конец все-таки спросил:
— Как теперича-то подумываешь? Неужели вдовцом все остатние дни проведешь?
Апраксин вздохнул, но ответил твердо:
— Дело решенное, Петр Лексеич. Не к лицу мне судьбину дважды испытывать. Провекую, чай, и сам. У Петрухи и Андрюхи племяшей много, а без женки обтерпится. Служить стану отечеству по силе ума и велению сердца…
В отличие от прошлых посещений, Петр не сразу отправился на стапели, принялся что-то считать, потом вычерчивал на листе какие-то строения.
— Новые места на Неве оборонять надобно, — пояснял он Апраксину, — флота у нас нет, а шведы по весне, не миновать, явятся потерянное отвоевывать. Порешили мы крепостцу на фарватере в заливе соорудить. Нынче я Данилычу отправлю чертежик того бастиона, время не ждет, каждый день на заметке.
Покончив с чертежами, Петр поехал с Апраксиным в Ступино, Тавров. На стапелях строилась добрая дюжина кораблей. Половину из них готовили к спуску на воду.
— Нынче заложим еще три корабля; покуда есть тому возможность, будем ладить корабли. Все равно придется воевать у турка Черное море.
По ходу проверял не только корабли, но и присматривался к тем, кто их строил. Апраксин не ждал вопросов.
— Федосей всему делу голова. Не токмо твои корабли ладит, за всем присматривает. Санька Кикин от него мало отстает. Гаврилка Меншиков, Пальчиков, все добрые корабельщики.
— Сам вижу. Иноземцы-то как?
— По делу. Най да Козенц примерны. Токмо Най домой просится.
Петр ухмыльнулся:
— Мы ему деньгу посулим, отпускать не стану.
Вернувшись в Воронеж, царь по привычке взялся за топор, орудовал на «Предистинации» бок о бок со Скляевым. Отдыхая, вынимал трубочку, а Федосей отворачивался, не переносил табачного дыма. Царь смеялся, обкуривал его:
— Нынче, Федосей, на Сяси, Олонце, Ладоге почитай два десятка кораблей для моря ладим. Но сии верфи далеки от моря. — Петр затянулся, выпустил дым в сторону. — Отобьемся от шведа, соорудим стапеля в устье Невы. Готовсь туда ехать.
— А здеся кто?
— Приноравливай замену. Покуда Гаврилка и Пальчиков. — Царь вспомнил главное: — Задумку имею бригантины ладить на новый манер.
Скляев загорелся, царь задел любимую струнку.
— В чем новизна, Петр Лексеич?
— Узрел я на Балтике особый бережок приморский. Сплошь в скалах, островках да заливах. Развернуться фрегату немочно, тесно, а шведа-то выбивать из тех мест будем все одно.
— Ну, ну?
— Айда в модель-камору.
По царской указке Апраксин прошлой зимой построил добротную избу. Собрали туда чертежи всех кораблей, модели судов, разных приспособлений. Заведовать поставили Скляева.
В избе Петр чиркал мелком по грифельной доске.
— Там надобно иметь суда юркие. Помнишь венецианскую галеру? — Скляев кивнул. — А мы сделаем поменее на треть. Ты и кумекай, цифирь прикладывай, чертежом обозначь.
— Почему государь?
— Да на парусах в узостях не развернешься. Но машты оставь, две-три, парусы все равно иметь будем. Пушек определи дюжину.
— Какой срок?
— К весне готовь чертежи и приезжай в Питербурх. Я тебя вызывать не стану. Апраксин все знает.
С адмиралтейцем Петр делился задумками вечерами, в застолье:
— Гляди, Федор, нынче Кикина я у тебя прихвачу, потом Скляева, Ная, Козенца. Флот подымать станем на Балтике.
— Здесь-то кто на стапелях останется?
— Хватит с тебя Меншикова, Верещагина, Пальчикова. Сам обучай, пришлю толковых робят. Еще матрос сотни две-три заберу. Тож рекрутов набирай, вышколи, тебе здесь легче, обжился. Скоро Крюйс пришлет иноземных людишек корабельных, легче станет.
Накануне отъезда Петра адмиралтеец загрустил:
— Вольготно мне с тобой, Петр Лексеич, так бы с тобой и полетел. Куда ты, туда и я.
Петр расхохотался:
— Девица я, што ли, тебе?
— Невмочь, Петр Лексеич, скука порой одолевает. С тобой в деле и в потехе весело.
— Ишь ты. — Петр сбросил усмешку. — В эту кампанию, Федя, воевать будем у шведа Нарву, по морю двинемся. Там и твой братец с Шереметевым руку приложит. Флоту простор надобен. А ты у меня первый адмиралтеец, и на юге, и на севере за все в ответе. В эту кампанию потерпи, следующим летом призову в Питербурх, узришь новые верфи.
— Сам-то не забывай, наведайся…
Мартовское солнце припекало наезженную санную колею. К Ладоге тянулись сани с ошкуренными корабельными соснами, пилеными досками, кулями с пенькой, бочками со смолой. Глядя на них, Петр радовался: «Слава Богу, кажись, налаживается!»
На Сясьской верфи во льду стояли спущенные со стапелей четыре восемнадцатипушечных фрегата. Из палуб росли мачты. Сновали плотники, сколачивали станки для пушек, наращивали фальшборт. Еще осенью Петр назначил Татищева новгородским воеводой, но с верфи не отпускал.
— Лед сойдет, веди фрегаты к устью, после езжай в Новгород. В ответе будешь за те верфи, на Ладоге, Волхове, Сяси само собой.
На Лодейном Поле в Олонце любимец царя Иван Немцов встретил царя на стапелях.
Доморощенного мастера из двинских крестьян, сметливого самоучку-корабела когда-то приметил архангельский воевода Федор Апраксин, отправил в Воронеж с таким же умельцем, братом. За год Немцовы здесь, на Сяси, выстроили две шнявы. Краснея, слушал Немцов похвалы Петра. На его стапелях строилась
