Этот раздел был хитро запрятан среди других, похожих, и был совсем небольшой, всего четыре жалитовки. Однако авторами этих посланий были бывшие ответственные работники, а ныне пенсионеры. Старики ратовали за чистоту сока, за старые обычаи, за благочестие, за прямую генеральную линию. Упрек их был правительству невыносим, поэтому-то томили их жалитвы в мешках годами, а их самих отключили от пенсии и включили им негодный сок. Прочитать их жалитвы были необходимо хотя бы затем, чтобы сохранить преемственность традиций, подчеркнуть, что это на их, стариков, достижениях держится современное государство, ими приложен генеральный курс, которого перестали держаться жомы на всех уровнях. Это был своеобразный тест для Кметова: если стариковские жалитвы пройдут, то можно будет доносить до правительства и глас остальных, тех, кто томится в мешках, когда пыльных, а когда и каменных. Ведь в том и состоит его обязанность — доносить глас народа. Именно так понимал Кметов принцип равенства, ибо равенство — это когда твой крик доносится до нужных ушей независимо от того, в каком мешке ты находишься.
С волнением приступил он к разделу и удивительно быстро прочел его. Остановился передохнуть, а заодно послушать, уяснить, услышали ли. Ни звука не доносилось сверху, ряд бесстрастных лиц взирал на него из ложи. И Кметов приступил к заключительной части. В этом разделе собрал он жалитвы вдов и сирот, одиноких стариков, людей без гражданства, переметчиков и просто иностранцев, которых судьба занесла в страну, в общем, всех сирых и обездоленных, годами мыкающихся по инстанциям и ищущих правды о соке. Их-то голосами и говорил он сейчас, иногда ловя себя на том, что подделывается то под захлебывающуюся интонацию солдатки Васюченко, то под среднеазиатский акцент беженца Уразова. Читать монотонно не выходило. Он слишком сопереживал для этого. «Господи, донеси», — пронеслось у него в голове, когда он закончил.
Воцарилась тишина, и посреди нее сверху тот же голос, что спрашивал его имя, чуть насмешливо произнес:
— Добро чел… артист…
— Будет на ваши просьбы отвечено! — тотчас же грянул другой голос, и оглушительно, как показалось Кметову, зашелся аплодисментами зал. Его доклад был окончен.
На середине следующего доклада Кметову сделалось плохо, и Колобцова с Манусевичем отвели его в буфет. Здесь, после рюмки рябиновой, бутерброда с семгой и расстегайчиков, к Кметову вернулось хорошее самочувствие, и он даже попробовал рассказать пару анекдотов. Анекдоты, правда, были старые. Манусевич и Колобцова вежливо посмеивались.
— Ничего, ничего, — приговаривал Манусевич. — В первый раз с кем не бывает.
— Артист, — повторяла Колобцова с удовольствием. — Этак они не каждого…
Кметов был им благодарен за поддержку.
Приехали в жом далеко за обеденное время. Кметов направился было в свой кабинет, но Колобцова остановила его:
— Надо бы вам, Сергей Михайлович, к Петру Тихоновичу зайти, он небось беспокоится…
— Да, да, — поддержал ее Манусевич. — Непременно зайдите.
— Хорошо, — неохотно согласился Кметов.
Толкунов был на месте, из-за черной двери раздавался его низкий голос: он опять разговаривал с кем-то по телефону. Секретарши, уважительно назвав Кметова по имени-отчеству, велели, тем не менее, обождать. Кметов прислушался.
— Непременно, Иван Петрович, — говорил за дверью Толкунов несвойственным ему воркующим тоном. — Абсолютно с вами согласен. Вода народу нужнее, а трубы мы найдем. Ага. Главное — вода, я всегда об этом говорил. Да-да, совершенно с вами согласен… Не буду долее отвлекать. Супруге привет передавайте.
Трубку положили, и тут же прежний, низкий и грозный голос Толкунова, в сердцах произнес:
— Драна мышь! — и вслед за этим из кабинета выскочил сам Толкунов. В руках у него был портфель, колпак был надвинут на самые глаза. Вид у жомоначальника был воинственный. Он начал что-то говорить секретарше, но тут заметил Кметова.
— А, письменный… — узнал он. — Чего тебе?
— Да вот, читал я сегодня.
— Знаю, знаю. Артист… Этак они не каждого… Света, внеси в приказ — объявить благодарность. Что, доволен?
— Доволен, Петр Тихонович.
— Вот и ладно. И дальше так продолжай. Кадр ты у нас ценный. Ну все, в министерство еду. Полупанов, вишь…
Поскольку тут он остановился, Кметов осмелился переспросить:
— Что Полупанов, Петр Тихонович?
— Сотона он! — выкрикнул Толкунов почти ему в лицо так, что Кметов отшатнулся. — По моим трубам воду пустил, а министерство его поддержало. Ничего, дело заведено на него… а ты, если скажешь кому…
— Никому не скажу, — испуганно произнес Кметов.
— Добро, — уже более миролюбиво проворчал Толкунов и вышел из приемной.
В своем кабинете Кметов залпом выпил сразу два стакана сока. Он был тут особенный.
10
То, что доклад имел определенный успех, Кметову стало ясно уже на второй день. Вывесили приказ с благодарностью, подняли зарплату, зашел Манусевич, просто так, на чаек, и доверительным тоном долго говорил про то, какой у Кметова необычайно зрелый, полный и сбалансированный отчет и как редко встречаются такие качества у документации, подготавливаемой современной молодежью. Конечно, Кметов не давал себя захвалить, ведь именно этого, как ему казалось, добивается хитрый архивариус и иже с ним, которые сами на жалитвенном поприще могли похвастать лишь тем, что задерживали ответ на жалитвы непозволительно долгое время. Благодарность же в приказе и уважение во взглядах сотрудников было уже нечто более ощутимое. Это был тот необходимый стимул, который подвигал Кметова на дальнейшие шаги в области реформирования жалитвенного дела. Уже в первые месяцы своей работы он понял, что нынешний порядок вещей никак не сообразуется с теми темпами, которое взяло государство в части проведения реформ жизненно важных отраслей экономики, а также социального сектора. Процесс подачи и рассмотрения жалитв был невообразимо затянут. Послания необходимо было ставить в очередь, и рассмотрение их тянулось годами. Нужно было придать соответствующий импульс данному процессу.
В один день Кметов прибежал к Манусевичу. Старый архивариус, как водится, разбирал какие-то бумаги.
— Богумил Федосеевич, как поживаете? — с порога закричал Кметов.
Старик поверх очков взглянул на него.
— Поживаю ничего себе. Что случилось? Вы вступили в законный брак?
Кметов бухнулся перед ним на стул.
— Я решил проблему долгого рассмотрения жалитв, — сообщил он.
— Вы — что?
— Решил проблему долгого рассмотрения.
— И как же? Я, помнится, даже и не брался за это. Ведь есть официальные сроки, молодой человек.
— Я знаю, Богумил Федосеевич. Но есть и гораздо менее затратный способ.
— Какой же?
Кметов сделал паузу, радость просто распирала его.
— Нужно установить перед Домом слушаний жалитвенные мельницы.
Манусевич молча вытаращился на него. Молчание затягивалось.
— Вы с ума сошли! — наконец заворчал старик. — Это что же, каждый может подойти, покрутить
