положение вещей, дальше пустых препирательств не уйдем. Демократия хороша, когда все спокойно и есть время чесать языком. Если же самолет уходит в штопор, решение принимает тот, у кого штурвал, а всестороннее обсуждение с участием всех заинтересованных сторон гарантированно угробит и пилота, и пассажиров. Поэтому я развернулась и закрыла за собой дверь. Учитывая выбитые окна секционного зала – жест чисто символический. Ив молча шел следом. Я щелкнула выключателем, под люминесцентными лампами коридор выглядел как обычно. Толкнула дверь в секционный зал.
– Ни хера себе... – протянул Ив.
Осколки стекла, разбросанные по кафелю, пятна крови, перевернутый стол, документы на полу, шевелящиеся от сквозняка из разбитого окна. И трупы. Все тот же органокомплекс, выпавший из вскрытого тела, обнаженные покойники… Хорошо хоть погибших вчера коллег полиция увезла.
– Fallout...[24] – выдохнула я.
Разве что приколоченных к стенам разлагающихся тел не хватает да торчащей арматуры. И кафель не серый.
Ладони Ива мягко легли на плечи. Я на миг прислонилась затылком к его груди, отстранилась.
– Спасибо. Но еще немного – и я зареву, а сейчас не время. Так что не трогай меня, пожалуйста. И не говори ничего.
Хотел ли он ответить, я так и не поняла, потому что за неплотно прикрытой дверью трупохранилища кто-то застонал, и муж, подскочив, грязно выругался. Я коротко матюкнулась – вовсе незачем прыгать и пытаться отпихнуть меня за спину. Трупы не стонут, зомби не бывает, призраков не существует, а живым в трупохранилище делать нечего. Так что я обошла Ива, толкнула дверь – и едва удержала завтрак в желудке, увидев, как с тела поднимается мужик, пытаясь заправить в ширинку торчащие причиндалы. Дальше мы с мужем отреагировали синхронно, похоже, даже не сумев до конца понять, что именно делаем. Ухватили урода за шкирку с двух сторон и, как был, со спущенными штанами, выволокли наружу, кажется, снеся кого-то из очереди. Хлопнула дверь. На улице взвыло. Я сползла спиной по стене, зажимая уши – слишком уж эти звуки оказались похожими на вчерашние. Ив выглянул в окно.
– Ишь ты, шустрый. Предлагаю делать ставки – успеет или нет?
– Заткнись!
– Не успел… Туда и дорога сучонку.
Я рухнула на четвереньки, выворачивая на пол содержимое желудка.
– Машка, ты чего?
– Мертвым же похрен...
– Живым – нет, – отрезал Ив. – Если бы я узнал, что над телом моей матери... Туда и дорога.
От очередного приступа рвоты меня спасло только то, что внутри уже ничего не осталось.
– Маш?
Я сглотнула горький ком, заставила себя подняться и распрямить плечи.
– Все. Время идет. Работаем. Будь добр, помоги мне поставить стол.
Прежде чем переодеться и натянуть перчатки, я позвонила Студенту. Голос с той стороны был невнятен – похоже, парень решил снять стресс алкоголем и изрядно преуспел в этом деле. Ну что ж, придется ему вспоминать методы экстренного протрезвления.
– Так, Студент, – отчеканила я в трубку. – У тебя полчаса на то, чтобы проблеваться, столько же на душ и горячий сладкий чай. Или рассол – чем там ты обычно электролитный баланс с бодуна восстанавливаешь. И еще час на то, чтобы привести себя в порядок и явиться на работу.
– Мария Викторовна, но ведь...
– Через полтора часа на работе. Время пошло, Студент. Вперед.
В дверь постучали. Ив открыл, забрал две тонкие тетради – и где успели найти? Почерк внутри оказался одинаковым – похоже, кто-то в очереди взял на себя обязанности писаря. Самоорганизация, конечно, дело хорошее, но если я выпущу из рук штурвал – пиши пропало. Ох ты, черт, умею же я находить приключения себе на задницу!
Отмыть пол несложно, когда он кафельный, а к каждому секционному столу подведен кран со шлангом. Гораздо больше времени понадобилось на то, чтобы разыскать и привести в порядок документы. «Без бумажки ты букашка» – и никакие экстремальные условия никого волновать не будут. К счастью, если можно называть происшедшее этим словом, ярость толпы была направлена на людей, а не на документы. Повезло еще и в том, что вчерашнее вывело из игры самых агрессивных, готовых не просто к ворчанию, а к активным действиям. Иначе сегодня пришлось бы куда сложнее – если вообще бы удалось заставить их помогать.
За пять минут до назначенного времени в зале было чисто, органокомлекс лежал в брюшной полости хозяина, труп аккуратно, насколько позволяло время, зашит. А я уже знала, где находятся тела из первого по списку десятка, и даже успела несколько раз набрать номер директора ритуального агентства. Абонент оказался недоступен – впрочем, ничего другого я и не ожидала.
– Ив, тебе приходилось свидетельства о смерти оформлять? Поможешь, чтобы мне только расписаться?
– Конечно. Иначе я тут со скуки сдохну просто стоять и смотреть.
– Лично я сдохла б от скуки, если бы пришлось только писать.
– А я привычный, – хмыкнул он. Посмотрел на настенные часы. – Время.
Разумеется, известие о том, что придется разбираться не только со своим покойным родичем, но и помочь соседям по очереди, а потом показать следующим, как и что делать, людей не обрадовало. Я пожала плечами и предложила попробовать уложить труп на стол в одиночку, а потом в одиночку же его, обмытого, одеть. Очень хотелось заявить что-то вроде «не устраивает – выметайся», но пока я подбирала формулировки повежливее, время ушло. Чего после драки кулаками махать?
– А санитары на что? – спросил один из первых трех, кого я пустила в зал.
– Где вы видите санитара?
– А он? – мужчина ткнул пальцем в Ива. Я посмотрела на ошарашенную физиономию мужа и закашлялась в кулак. – Что он тут делает? – продолжал мужик. – Бумажки заполняет?
– Без этих, как вы изволили выразиться, бумажек вы не сможете получить место на кладбище и похоронить вашу жену. Будем препираться дальше или займемся делом?
Он пробухтел что-то себе под нос, но предложенные перчатки – хорошо, что запас в бюро приличный, как раз партию на месяц завезли – взял. Остальные молча последовали примеру.
Наши современники почти не видят смерти. Следующее поколение, как правило, живет отдельно от предыдущих, особенно в городах. И если те, кто родился и вырос как встарь – в большой избе с дедушками и прабабушками, – с детства знают, что смерть существует, то сейчас полиция взламывает квартиры одиноких стариков, о которых родные вспоминали слишком редко. А еще есть больницы, куда попадают «тяжелые», хосписы – не для всех, конечно, но есть. И так получается, что чаще всего люди уходят на руках у чужих, а потом чужие же готовят тело к погребению, оставляя на долю родни лишь последнее прощание. К добру оно или к худу – не мне судить. Но удержать саркастическую усмешку, глядя, как добровольные помощники кривятся, прикасаясь к покойникам, я не могла. Хорошо, что все они были больше заняты своим страхом и отвращением, нежели мной. Нормальная, наверное, реакция, особенно если вспомнить, с какими лицами свежеиспеченные студенты-медики впервые притрагиваются к наформалиненному макропрепарату. И все же…
Освоились они, впрочем, довольно быстро, так что на мою долю оставалось только показать, где взять тело, выдать мыло и ветошь и объяснить, что нужно сделать. Дальше можно было искать трупы для новой партии и подписывать свидетельства о смерти. Конвейер запустился, предыдущие объясняли необходимое следующим и удалялись вместе с телами, шелестели шины по асфальту. Пару раз подняв взгляд в открытое окно, я видела, как выходили со двора не слишком хорошо одетые мужчины за пятьдесят с замотанным в полиэтилен трупом через плечо. Еще были матери, уносящие на руках детей, – на этих я старалась лишний раз не смотреть.
Студент опоздал на четверть часа. Я притворилась, что не заметила ни задержки, ни щетины и налитых кровью глаз, ни мутного запаха спиртного. Выглядел парень именно так, как досужая молва любит изображать сотрудников морга, разве что помятого бычка в зубах не хватало, – и попытки новоприбывших обозвать Ива санитаром и заставить «работать» прекратились мигом. Не знаю, что бы я делала без мужа, который взял на себя самую муторную часть, – мне оставалось только подписывать и ставить печати на свидетельства, в которых раз за разом повторялась одна и та же причина смерти: острая коронарная недостаточность.
Мужчины друг другу определенно не понравились: после того как я их представила, Студент тут же попытался воззвать к закону, по которому посторонние в секционный зал не допускаются. Ив в ответ поинтересовался у меня, всегда ли мои коллеги являются на работу в виде, приличествующем разве что грузчику. Я цыкнула на обоих и отправила Студента помогать очередной партии посетителей.
– Давно этот пацан за тобой ухлестывает? – полушепотом спросил муж, когда Сашка исчез за дверями трупохранилища.
– О чем ты?
– Машка, я не слепой. Пацанчик откровенно взревновал, едва узнал, кто я.
– Совсем сдурел. Я детьми не интересуюсь.
– Да кто тебя знает…
– Стукну, – пообещала я, приподнимая увесистую амбарную книгу, в которой регистрировались документы.
– Молчу-молчу… – Кажется, он хотел добавить что-то еще, но в зале снова появился Студент, и Ив на самом деле заткнулся.
Какое-то время все шло без происшествий. Ворчащего Студента, которого, кажется, догнало похмелье, можно было пережить, родственников покойных тоже – несколько попыток качать права не в счет. И я даже начала надеяться, что неприятности закончились. Ровно до тех пор, пока в зал, дыша духами и туманами, не вплыла барышня примерно моего возраста. Мамзель двумя пальцами приняла перчатки, огляделась по сторонам, томно пошатнувшись, отстранила бросившегося к ней Студента. Ив
