Король, а за ним и все придворные от души рассмеялись.
После чего Карл IX сказал:
— Нет, ей-богу, Лесдигьер, если бы вы стали католиком, вы приобрели бы еще больший вес при дворе, ибо тогда вас полюбила бы моя мать. А теперь, господа, — провозгласил Карл, — последуем в замок! Бал начинается!
И все тут же валом повалили во дворец, шумно обсуждая только что увиденное зрелище.
Шомберг сразу же осмотрел рану Лесдигьера, убедившись, что она пустяковая, спросил, что случилось с ним, когда он позволил уколоть себя в плечо. Франсуа ответил, что какая-то пелена вдруг застлала ему глаза, его затошнило, все вокруг закружилось, свет померк перед глазами, и он упал бы в обморок, если бы не успел вовремя опереться на шпагу.
Укол Линьяка вывел его из этого состояния. Почувствовав боль, он сразу пришел в себя, и все симптомы тут же исчезли.
— Уж не подсыпала ли тебе вчера вечером твоя сирена чего-нибудь в вино? — высказал предположение Шомберг.
— Я стал невосприимчив к ядам, ты же знаешь, — пожал плечами Лесдигьер. — И потом, зачем ей отравлять меня, разве мы с ней расстались врагами?
И никто из них не подозревал, что той смертельной дозы яда, которую вылила Бланка в бокал Лесдигьера, сама не подозревая об истинном предназначении мнимого «эликсира любви», с избытком хватило бы на двух человек.
Недоумевая по этому поводу, друзья вместе со всеми вернулись в замок, и тут к ним подошел некий итальянец, придворный из свиты Екатерина Медичи, и с заметным акцентом проговорил:
— Dominatio vestra[81] мсье Лесдигьер, Ее Величество вдовствующая королева хочет поговорить с вами. Она велела вам передать, что будет ожидать вас в королевских апартаментах.
Друзья переглянулись. Шомберг только пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд друга.
Лесдигьер прошел на королевскую половину и доложил о себе.
Екатерина была одна. Увидев вошедшего, она изобразила приветливую улыбку на лице:
— Идите, идите сюда, господин гвардеец, и позвольте мне полюбоваться вами.
Лесдигьер подошел и склонился в поклоне.
— Вы у нас нынче герой дня, мой доблестный кавалер, если забыть о новобрачных; во дворце только и говорят, что о вашей дуэли, послы — и те превозносят вас до небес.
— Не столь велика птица, чтобы служить пищей для разговоров, — скромно ответил Лесдигьер.
— Ошибаетесь, шевалье. Вы сразили Линьяка, а ему не было равных в поединках. И если о нем говорили со страхом, то как же теперь будут говорить о вас?
— Ваше Величество, поступок мой, право, не заслуживает столь пристального внимания, которое все ему уделяют. Я только наказал этих господ, одного за спесивость и нахальство, а другого за высокомерие и дерзость.
— Ну-ну, не надо скромничать, господин лейтенант. Ваш благородный и смелый поступок заслуживает не только похвалы, но и награды. Вы защитили честь моей дочери, герцогини Монморанси, и я, как ее приемная мать, обязана отплатить вам за вашу услугу.
С этими словами она достала из ящичка стола великолепный перстень, заигравший в ее руках тысячью различных цветовых оттенков, и протянула его Лесдигьер.
— Возьмите это от меня на память. Пусть этот скромный подарок всегда напоминает вам о вашей королеве и о том поединке, который произошел у вас сегодня. Detur digniori [82].
Лесдигьер, нисколько не смущаясь, взял перстень, поблагодарил и положил его в карман камзола.
— Нет, нет, — снова заулыбалась Екатерина, — так вы забудете о нем или, чего доброго, потеряете. Наденьте его на палец, я хочу, чтобы все видели, что король по достоинству оценил ваш доблестный поступок.
Лесдигьер надел перстень на один палец, на другой и тут же снял его.
— Ну? В чем же дело?
— Ваше Величество, он мне велик. Если я надену его на любой из пальцев, я рискую тут же его потерять.
Королева с досады закусила губу:
— Ах, я в отчаянии, что не сумела угодить вам. Кто же знал, что у вас такие тонкие пальцы. Ну а на средний палец, самый толстый, он тоже не налезет?
— Нет, Ваше Величество, я уже пробовал. Екатерина выжала из себя улыбку:
— Мне, право, очень жаль.
— Мне тоже, Ваше Величество, но если у вас есть другой перстень, вы можете поменять его на это.
Королева вздохнула и развела руками:
— Нет, шевалье, к несчастью, другого у меня нет.
— Что ж, в таком случае я обменяю его у лучшего ювелира Парижа на точно такой же, но меньшего размера.
И он снова положил перстень в карман.
— Вам не стоит беспокоиться по этому поводу, — встрепенулась королева-мать, — когда мы вернемся в Лувр, придите ко мне, и я выберу из своей коллекции именно то, что вам нужно.
— Что ж, я так и сделаю.
Екатерина кивнула.
Несколько секунд продлилось молчание. Казалось, Екатерина о чем-то мучительно размышляла.
— У вас есть ко мне еще что-нибудь, Ваше Величество? — спросил Лесдигьер.
— Нет, нет, — быстро ответила она, словно боясь, что сейчас выскажет то, о чем только что думала, — идите к своим друзьям, они, наверное, уже заждались вас. Если понадобится, я вас позову.
— Всегда к услугам Вашего Величества, — ответил Лесдигьер, откланялся и вышел.
И только тут она достала платок и приложила к губе, из которой сочилась кровь и которую она, прикусив до боли, прижимала языком.
Найдя Шомберга, Лесдигьер тут же показал ему перстень. Оба долго молчали, рассматривая его со всех сторон и удивляясь такому неожиданному подарку Екатерины Медичи.
Кто-то неслышно подошел к ним сбоку и остановился. Лесдигьер инстинктивно почувствовал это и, повернув голову, узнал парфюмера королевы-матери.
— Ба, господин Рене, как давно я вас не видел! — воскликнул он, пожимая руку миланцу.
— И я рад вас видеть, господин лейтенант, особенно сегодня, — ответил Рене. — Повсюду говорят о вашей дуэли с Линьяком и восхваляют ваше мастерство, — и он загадочно улыбнулся.
— Ах, мэтр, — горячо воскликнул Лесдигьер, — о чем вы говорите? Ведь вы знаете не хуже меня, чему или, вернее, кому я обязан сегодняшней победой над Линьяком.
Рене несколько раз кивнул головой, и вдруг улыбка разом слетела с его губ:
— Что вы делаете здесь, в королевской приемной? Бал уже давно начался, и вас везде ищут.
— Меня вызвала к себе королева. Рене нахмурился:
— Зачем?
— Она поблагодарила меня за то, что я отправил на тот свет человека, посмевшего так дурно отозваться о ее дочери, и подарила мне перстень.
Рене смертельно побледнел:
— Она подарила вам перстень? И вы надели его на палец?
— Нет, — спокойно ответил Лесдигьер. — К несчастью, он оказался велик.
Рене облегченно вздохнул:
— Слава Богу. Она заставляла вас надеть его?
