Монжуа, за ними ехали герцог Неверский и маршал де Вьевилль впереди отряда швейцарских гвардейцев, растянувшегося по всей длине поезда. Далее следовал экипаж с Дианой Ангулемской, принцем Наваррским, Шарлем Лотарингским, сыном герцога Омальского, и двумя наставниками Генриха Наваррского — Бовуа и Ла Гошери. Во второй, королевской карете, находились Екатерина Медичи, Карл IX, герцог Аласонский, принцесса Маргарита Валуа и Пьер де Гонди, будущий канцлер, кардинал и милостынераздаватель супруги Карла Елизаветы Австрийской, свадьба с которой произойдет спустя шесть лет. Сейчас это был прелат церкви, без пяти минут епископ, духовник вдовствующей королевы и ее семейства. Третью повозку занимали аббат Д'Эпинак, советник и наставник 13-летнего Генриха Гиза, будущего душителя и истребителя гугенотов, мэтр Шаплен, королевский врач, господин Видуаль, портной Его Величества и два пажа. В остальных экипажах размещались баронесса де Савуази, госпожа де Лимейль, Паола Минелли, мадам де Сагонн, де Круссоль, Эме де Мере и другие фрейлины королевы. Впереди второй кареты в великолепных серебристых походных костюмах красовались на баварских жеребцах Карл Лотарингский и Генрих де Гиз, позади нее на андалузских лошадях выступали Конде и его сын Генрих, сопровождаемые внушительной свитой гугенотов с Матиньоном во главе, и, наконец, замыкало шествие войско герцога де Монморанси во главе с капитанами и лейтенантами. После Фонтенбло произойдут кое-какие изменения в составе и порядке движения участников поезда, кроме того, к нему добавится большой обоз из фургонов с провиантом, одеждами, мебелью и костюмами для праздничных представлений королевского двора в городах на пути следования кортежа. Арьергард составят лучники и швейцарцы.
Еще не успели тронуться с места, как тут же произошел неприятный инцидент. Дворяне, продолжавшие коситься друг на друга в связи с различными вероисповеданиями, тут же повздорили насчет того, кому ехать близ королевской кареты. Католики требовали уступить им это право, гугеноты не соглашались. Схватились за шпаги, началась рубка, но подоспел Крийон с отрядом солдат и быстро все уладил. Это был командир королевской стражи, человек, посвятивший свою жизнь служению французским королям независимо от того, из какого семейства и какого вероисповедания они были. Ему были даны самые широкие полномочия, он мог арестовать кого угодно и когда угодно, ибо являлся, прежде всего, телохранителем короля, и потому действия его никто никогда не оспаривал, зная, что лучше иметь дело с честным Крийоном, чем с неуравновешенным королем.
— Шпаги в ножны, господа! Шпаги в ножны! — закричал Крийон, врезаясь в гущу дерущихся на своем коне со шпагой наголо. — Последнего, кто не исполнит это приказание, я арестую именем короля!
Едва он закончил говорить, как все сразу утихло. Последнего, разумеется, не нашлось, все клинки, словно один, моментально исчезли в ножнах, и должный порядок с помощью все того же Крийона был тотчас же восстановлен: католики расположились по правую сторону поезда, гугеноты — по левую.
Король, видевший все это, произнес, высунувшись из кареты:
— Благодарю вас, господин Крийон. Впредь действуйте подобным же образом, ибо только так мы сможем сохранить мир в королевстве.
Крийон поклонился и отъехал.
Около часу пополудни, миновав, наконец, тесные и грязные парижские улицы, к тому же еще и заполненные горожанами, членами муниципалитета, нищенствующими монахами, полицейскими — одним словом, теми, кто провожал королевский двор, около часу пополудни, повторяем, пышный кортеж остановился на площади Мобера. Здесь, приняв благословение Святых Отцов аббатства Бернардинцев и монастыря Карме, процессия двинулась по улице Сен-Виктор, миновала ворота и, оставив слева от себя огромное старинное аббатство и холмы де Купо, а справа — загородную резиденцию герцогов Орлеанских, уже более быстром ходом направилась по дороге, ведущей в Фонтенбло.
Там двор уже ожидали остальные участники. Устроили праздничные ужины в своих загородных дворцах сначала коннетабль, потом кардинал де Бурбон. На следующий день в одном из залов дворца Фонтенбло давали комедию, потом был рыцарский турнир. Наконец, после окончания карнавальных празднеств, тронулись в путь. В этот момент, надо полагать, и задумано было великолепное полотно, изображающее пышную королевскую процессию, в которой, не считая людей, насчитывалось восемь тысяч лошадей и которая растянулась почти на два километра. Полотно это и поныне хранится во Флоренции в одном из музеев.
Вскоре устроили первый привал. Лошадей разнуздали, покормили овсом и пустили на луга, за которыми в какой-нибудь четверти мили простирались голые смешанные леса. Наскоро перекусили, размялись немного, походив по желтой прошлогодней траве, поделились друг с другом путевыми впечатлениями, навеянными упоительно чистым воздухом, и тронулись дальше, решив заночевать в Сансе.
Однако, проехав еще три часа, решили остановиться, так и не добравшись до Сансе. Зато здесь находилось озеро, к берегам которого лепились маленькие деревенские домики. Лучшего места было не найти. В приближающихся сумерках принялись ставить палатки и разводить костры. Все, кто был в экипажах, вновь вышли и принялись разминать затекшие члены.
Дети, освободившись, наконец, от постоянной опеки королевы-матери и своих наставников, поспешили уединиться и собрались все вместе на лужайке, окруженной зарослями невысоких кустарников и двумя большими раскидистыми дубами. Бовуа развел костер и принялся печь яблоки. Они внимательно наблюдали за его действиями, гадая, что же из всего этого получится, каковы будут яблоки на вкус.
Это были, прежде всего, четыре Генриха. Первый — Генрих Гиз, сын главнокомандующего французской армией Франциска Гиза, убитого Польтро де Мере под стенами Орлеана, племянник ныне здравствующего кардинала Карла Лотарингского. Он навсегда останется в памяти народа как борец против хилого и неугодного короля, как организатор и идейный вдохновитель Варфоломеевской ночи, а затем Лиги, как человек, всю жизнь посвятивший борьбе с протестантским движением, неутомимо и беспощадно резавший и душивший гугенотов, как мученик, павший от руки злодея — последнего Валуа. Ему тринадцать лет.
Второй — Генрих Анжуйский, старший брат правящего монарха; через несколько лет он станет королем Франции. Ему было сейчас двенадцать лет. Этот оставит о себе незавидную память и прослывет во всех умах как никчемный, распутный, недалекий, легкомысленный монарх, который довел страну до полного морального и физического истощения.
Следующий — Генрих Конде. Одиннадцатилетний белокурый мальчик, сын прославленного Людовика Конде, одного из вождей протестантов. Всю свою недолгую жизнь посвятил борьбе с католицизмом, принимал участие во всех войнах за веру, начиная с Жарнака, всегда был непримиримым врагом герцога Гиза, ко всему тому отличался благородством, хотя и прослыл дамским волокитой и чревоугодником под стать своему отцу.
И, наконец, Генрих Беарнский, принц Наваррский, которому, пожалуй, стоит уделить немного больше внимания, хотя мы с ним уже и встречались. Этот всю свою жизнь, начиная с 15-летнего возраста (сейчас ему десять), менял любовниц ежегодно по нескольку штук, был женат два раза, имел уйму незаконнорожденных детей. Став королем Франции, удвоил усилия на этом поприще. Вождь гугенотов, непримиримый враг папства, испанского короля и Екатерины Медичи, включая сюда и Генриха Гиза со всем его Лотарингским семейством. Провел массу сражений с католиками, выйдя из которых победителем, занял трон французских королей.
Он был потомком младшей ветви короля Людовика Святого. Его генеалогические корни восходят к Роберту де Клермону, шестому сыну и десятому ребенку Людовика, и его жене Беатрис. К этой младшей ветви королевского дома Бурбонов, родственной старшей ветви Валуа и имеющей законное право на престолонаследие в случае прекращения рода Валуа, принадлежал два века спустя дед Генриха IV Карл Бурбонский, от брака с которым Франсуаза Алансонская родила в 1518 году сына Антуана, будущего отца Генриха. Их пятым ребенком был сын Людовик, принц Конде. Он и являлся отцом нашему юному Генриху Конде, а Генрих Наваррский, в свою очередь, являлся сыном Антуана де Бурбона. Таким образом, оба юных Генриха были принцами королевской крови и двоюродными братьями, и оба могли претендовать на французский престол в случае смерти потомков дома Валуа, принцы которого также являлись их двоюродными братьями, поскольку король Французский Генрих II и Жанна Д'Альбре, мать Генриха IV, были двоюродным братом и сестрой, рожденными от родных брата и сестры Франциска I и Маргариты Наваррской.
