в классе.
Обезлюдевшая к вечеру школа полнилась необычными звуками: играло пианино, слышались звонкие стихи из углового класса — там, должно быть, собрался драматический кружок; издалека, снизу, доносились глухие удары волейбольного мяча — в физкультурном зале тренировались спортсмены.
Аня медленно спускалась по лестнице. Внезапно за плечом раздался возглас:
— Аня? Ты ещё не ушла?
На лестничной площадке появилась Таисия Николаевна. Она тоже направлялась вниз, к раздевалке, неся под мышкой солидную стопку тетрадей.
Недолго думая, Аня воскликнула:
— Таисия Николаевна! Ребята решили продёрнуть Галкина в стенгазете.
— А ты отказалась о нём писать, — добавила учительница и рассмеялась, заметив растерянный Анин взгляд. — Мне Володя уже сообщил. И он очень удивлён… Да и я не могу понять: ну почему ты считаешь, что Галкину повредит эта заметка?
— А вы знаете, какой он! Я вчера ему всего два слова сказала, и он уже совсем переменился ко мне! А сегодня опять с урока сбежал.
— Тоже знаю.
— Ну вот! Мы так старались, чтоб он исправился. А из-за какого-то пустяка всё может рухнуть.
Учительница остановилась недалеко от раздевалки.
— Что же ты предлагаешь?
— Надо с ним по-хорошему… раз такой у него характер.
— А какой у него характер?
— Трудный очень.
Таисия Николаевна опять улыбнулась.
— У вас у многих характеры нелёгкие. Давай разберёмся. Только оденемся и пойдём потихонечку, а то меня дома ждут.
Тёмный осенний вечер грозил поминутно дождём. Тучи низко неслись над городом, ветер раскачивал на столбах фонари.
Но Ане не было холодно, и она шла рядом с Таисией Николаевной, не думая о погоде. Аня несла стопку тетрадей и рассказывала о Галкине, который скачет с пятого на десятое, берется за всё на свете и не доделывает ничего до конца. Она говорила…
Нет, впрочем, кажется, уже Таисия Николаевна говорила о том, что Галкин хочет учиться и, значит, незачем его уговаривать, а если не получается с исправлением, надо потребовать, чтобы он взял себя в руки.
— И он может взять себя в руки, — соглашалась Аня, вспоминая, как хорошо готовил он уроки всю неделю после похода в лес.
Так делились они своими мыслями, и трудно было сказать, кто из них больше говорил, а кто молча слушал и соглашался. Только ясен для Ани Смирновой стал характер Лёни как никогда, и подтвердила она сама, что он человек справедливый и не капризный.
Так почему же она испугалась, когда всем коллективом решили высказать Галкину правду?
И разве лучше было бы, если б молчали о его недостатках, боясь его рассердить, а он чувствовал бы себя королём безнаказанным, как Лядов, пока прощали ему в классе все проделки! И творил бы тогда Галкин всё, что угодно.
— Конечно, ты заботилась о том, как сделать лучше, — заметила Таисия Николаевна, — но кончилось всё вон каким спором с ребятами.
«И с дедушкой!» — подумала про себя Аня.
Таисия Николаевна остановилась.
— Вот мы и пришли, — И взяла у Ани тетрадки.
— А что же мне делать? — спросила Аня робко.
— Что — тебе?
— Ну, с ребятами… Отказалась заметку писать. Да и с Галкиным тоже всё плохо.
— А ты не отчаивайся. Всё будет хорошо.
— Да-а… будет…
Таисия Николаевна, нагнувшись, заглянула ей прямо в глаза.
— Э-э-э, да мы, кажется, нос вешаем? Вот уж совсем ни к чему. Вот что! Идём-ка сейчас ко мне! Да, да, идём! — Она снова отдала Ане стопку тетрадей и открыла калитку.
В глубине двора высился четырёхэтажный дом.
Таисия Николаевна обогнула его и, войдя в ближайший подъезд, постучалась в дверь на первом этаже.
Открыл высокий курчавый мужчина, одетый в полосатую пижаму.
— Наконец-то! — радостно заулыбался он, беря у Таисии Николаевны портфель и помогая раздеваться. — Думал, и не дождусь!
— Да вот немножко задержалась.
В небольшом коридорчике, где все столпились, было тесно.
Кроме вешалки, в нём стоял книжный шкаф. Где-то за дверью гремело радио.
— Знакомьтесь, — сказала Таисия Николаевна. — Это Михаил Андреевич. — А это моя первая помощница — Аня Смирнова.
— Очень рад, — Михаил Андреевич по-взрослому пожал Ане руку.
— Очень рад, очень рад! — явно передразнил кто-то сбоку звонким голоском, одна из дверей в коридорчике с дребезжанием прихлопнулась, и за ней сейчас же раздался топот поспешно улепётывающих детских ног.
— Ах ты, разбойник! — воскликнула, смеясь, Таисия Николаевна и бросилась в комнату.
Михаил Андреевич пропустил впереди себя Аню:
— Прошу!
В просторной комнате, уютно обставленной, с двумя огромными книжными шкафами, Таисия Николаевна уже тискала, подняв высоко над головой, «разбойника» — симпатичнейшего бутуза лет четырёх, который великолепно чувствовал себя на высоте в крепких материнских руках.
— У-у-у, — вытянув губы, гудела Таисия Николаевна, а бутуз дрыгал ножонками в красных ботинках и заливчато верещал, упорно пытаясь ухватить мать за нос.
Наконец Таисия Николаевна прижала сынишку к груди и повернулась к Ане:
— Хороший парень?
Парень и в самом деле был чудесный — плотно сбитый, большеголовый, лобастый!
— Как тебя зовут? — спросила Аня, беря его за мягкую, пухлую ручку.
— Мишук, — ответил он солидно. — А тебя?
Через минуту он уже сидел у Ани на руках и, водя коротеньким розовым пальцем по дырочкам вышитого Аниного воротничка, охотно рассказывал, как они играют на улице с Вовой, у которого есть собака-бояка, которая лавкает, лавкает, а сама от всех прохожих отпугивается. А ещё у них там есть канава и в канаве трава. Вова забрался в траву и аукал, а его искали, а он, только когда шесть раз позвали, как выскочил!
— А сколько тебе лет?
— Четыре, седьмой.
— Четыре, пятый?
— Нет, четыре, седьмой! — твёрдо повторил Мишук. — А тебе сколько?
Он отличался абсолютной самостоятельностью. Таисия Николаевна, прислушиваясь к его разговору с Аней, из другой комнаты крикнула:
— Довольно, Мишук, замучил нашу гостью.
— Замучил, да? — простодушно спросил он, бесцеремонно поворачивая к себе Анино лицо руками.
— Боевой он у нас, — засмеялся Михаил Андреевич.
Он принёс из кухни чайник и разливал чай по стаканам.
