Сокровище! Нет, я просто не стою такой подруги, как ты! Постой, а как же твое исследование?
Я напомнила, что взяла академический отпуск на два семестра, так что моя собственная книга о творчестве Томаса Лава Пикока никуда не убежит.
— Просто не могу поверить, — помолчав, ошеломленно пробормотала Мин. — Знаешь, теперь я даже рада, что обварила руку. А пять минут назад мне было до того тошно, что хоть в петлю лезь. Но если ты сможешь побыть тут немного, то лучшего и желать нельзя.
Я была настолько тронута этой почти детской радостью, что в замешательстве включила вторую передачу вместо четвертой, и нас развернуло на сто восемьдесят градусов.
— Теперь, — с довольным видом объявила она, — у тебя уж точно будет время переспать с Чарльзом Джарретом.
Мы вошли в дом. Мин уселась за стол, а я занялась обедом, который так и стоял в том виде, в каком мы его бросили. Говядину отправила в духовку, соскребла подгоревшие кусочки картофеля и сунула его туда же, жариться вместе с мясом. Потом, махнув рукой на то, что еще только четыре часа, я открыла вторую бутылку шампанского. После двух бокалов, смешавшихся у нее в желудке с анальгетиками, Мин окончательно повеселела и заявила, что рука уже совсем не болит, во всяком случае, ей так кажется.
— Ну, как дела? — спросил вернувшийся Роберт, заботливо погладив забинтованную руку Мин. — Вид у тебя, во всяком случае, веселый. — Он поцеловал жену в лоб, а потом, видимо, вспомнив о моем присутствии, обернулся. — Ну, что сказали в больнице? Кстати, спасибо, что отвезли ее.
— Все в порядке, — весело объявила Мин. — К тому же я уже слегка навеселе, так что не чувствую вообще ничего!
— Вижу, вы сделали доброе дело. Спасибо, Диана.
— Вообще-то ей не следовало пить, особенно после всех этих таблеток, — извиняющимся тоном сказала я. — От такого «коктейля» она может отключиться напрочь.
— Ну, поскольку вечером ей не придется садиться за руль нашего вездехода, думаю, большого вреда от этого не будет. Ммм… что это так вкусно пахнет?
Роберт принялся резать мясо. Когда он уже раскладывал его по тарелкам, явился Вильям.
— Ух ты, уже обед! Здорово, а то я умираю с голоду. Ой, мам, что это у тебя с рукой?
Он вдруг истерически захихикал — настолько не к месту, что я невольно потянула носом, уж не выпил ли он. Правда, он довольно уверенно держался на ногах, однако взгляд у него был блуждающий, а зрачки сильно расширены.
— Садись за стол, Вильям, и прекрати хихикать. Мама обварила руку. По-моему, тут нет ничего смешного.
— Прости, пап.
— А знаешь, папа, — прошепелявила Элинор, торопливо запихивая в рот четвертую по счету картофелину, — Диана решила остаться и присмотреть за нами. Теперь она будет здесь долго-долго!
— Ну, не так уж долго, — поспешно вмешалась я, заметив, что у Роберта округлились глаза. — Только пару недель. Или около того. В общем, пока Мин не станет лучше.
— О да… это верно… — Роберт прокашлялся. Видимо, он еще окончательно не пришел в себя, потому что вид у него был ошарашенный. — Что ж, дети, думаю, мы должны сделать все, что в наших силах, и помочь Диане. Раньше все мы вели себя несколько эгоистично по отношению к вашей матери, но теперь пришла пора положить этому конец.
По вытянувшимся лицам Элинор и Вильяма можно было сказать, что эта идея их не слишком воодушевила.
— Мин, дорогая, кажется, ты безнадежно пьяна, — хмыкнув, заметил Роберт, ласково погладив ее по голове.
— Совсем-совсем, — покорно согласилась она.
— О господи! Завтра у нее будет болеть голова! Не надо было давать ей столько пить, — расстроилась я.
— У меня никогда не болит голова! — гордо объявила Мин. — А теперь я хочу лечь в постель! Дорогу!
Пока Роберт укладывал Мин в постель, я покормила Хэм и перемыла посуду. Спустившийся вниз Роберт застал меня роющейся в кухонном шкафу.
— Как прошло ваше заседание? — поинтересовалась я, с удовольствием приняв от него стакан вина. — Или это секрет?
— Нет, ну что вы! Какие тайны, тем более от вас. Наоборот, мне очень приятно, что вы спрашиваете. Что ж, рад сказать, что Джеральда полностью оправдали.
— Я очень рада, что все закончилось благополучно. Но, конечно, было бы наивностью полагать, что, если кружку швырнуть об пол, она уцелеет. Бедняга! Ему еще через многое предстоит пройти. Люди все равно станут шептаться за его спиной. А даже если и не станут, ему ведь все равно будет чудиться, что они это делают.
— То же самое твердит и Джеральд. Честно говоря, не думал, что он воспримет всю эту историю настолько тяжело. Может быть, когда рука у Мин подживет, я уговорю ее пригласить его к обеду. Хотя, если откровенно, она его недолюбливает. Ох, как я устал. Не хочу сегодня больше об этом говорить. Ладно, пойду, пожалуй, помогу Вильяму с математикой. Этот мальчишка выводит меня из терпения — никакого сладу с ним нет. Совсем отбился от рук. «Увы, о Судном дне позабыв, беспечно резвятся они…»
— «.. не чуя беды, не печалясь о завтрашнем дне», — подхватила я с тем приятным чувством удовлетворения, которое испытываешь, закончив цитату.
— Вы любите Грея?
— Да. А его
— Согласен с вами — я тоже ее люблю. И часто вспоминаю, особенно в сумерках, когда гуляю в саду. Ну, что ж, пойду посмотрю, как там у Вильяма дела с математикой.
— Не возражаете, если я загляну пока к Элинор?
— Буду очень вам признателен. Этот ребенок тревожит меня.
С тяжелым вздохом он вышел. А я порадовалась про себя, что мне, похоже, удалось подобрать ключик к мрачной душе Роберта. Если поэзия Грея делает его счастливым, то мне просто повезло — я помню десятки его стихов. Поднявшись наверх, я постучала в дверь соседней с Мин спальни, на которой висел клочок бумаги с выведенным красными чернилами именем Элли. Мне никто не ответил. Я постучала снова — тишина. Тогда я тихонько приоткрыла дверь и на цыпочках переступила порог, решив, что она уснула. Но в комнате никого не было.
На комоде в гордом одиночестве красовалась подаренная мною черно-белая кошечка. Бумажная салфетка под ней явно была сделана руками Элинор. Подхваченные сквозняком бумажные обертки от бисквитов белыми бабочками закружились по полу у моих ног. Я поморщилась — их было штук десять, если не двадцать.
— Привет, — произнесла Элинор за моей спиной. — А я сидела в туалете.
Взгляд ее упал на фарфоровую фигурку кошки.
— А я как раз любовалась этой салфеточкой, — поспешно пробормотала я. — Ты сама ее сделала?
Элинор просияла.
— Может, хотите такую же? Я с удовольствием сделаю и для вас салфетку. Жаль только, что у меня не осталось такой бумаги.
— Не переживай. Я все равно поеду за покупками, заодно и бумагу прихвачу.
— Вот здорово! — Элинор поправила сползавшие на нос очки. — Завтра понедельник… Ненавижу понедельники — у нас в школе в эти дни спортивные игры. Я пыталась несколько раз улизнуть в туалет, но другие девочки прокрались туда за мной и принялись подглядывать под дверью и поверх перегородки. Так что теперь я туда не хожу — стараюсь просто в эти дни ничего не пить с утра, чтобы не ходить в туалет, а то иной раз у меня просто мочевой пузырь разрывается.
— Но это же очень вредно. Тебе, наоборот, нужно пить, и побольше. Лучше уж пить, чем есть.
— А как насчет душа? — спросила я, решив сменить тему.
— Так я там уже была.
