другому.
Она потащила меня на кухню. Элли, обхватив голову руками, сидела за столом.
— Ну-ка, посмотри, кто приехал! — объявила Мин.
Элли вскинула глаза, издала восторженный вопль и повисла у меня на шее, дрыгая ногами. Ее лицо и руки были сплошь усеяны крохотными красными пятнышками. Мне показалось, что она сильно похудела.
— Ах ты, бедняжка, бедняжка!
Я сняла пальто и повесила его в шкаф.
— Не расстраивайся! Скоро твой папа привезет мои чемоданы, и ты увидишь, какой подарок я тебе привезла!
Мне удалось отыскать для нее маленький несессер из красного сафьяна, в котором были специальные отделения для швейных принадлежностей и для бумаги с ручкой. Кроме маникюрных ножниц там лежала пачка разноцветных полотняных салфеток, набор иголок, наперсток, хорошенькая подушечка для иголок из желтого бархата в виде груши, а в соседнем отделении — пачка писчей бумаги с монограммой в виде черно-белого пятнистого котенка, небольшой скоросшиватель и несколько разных бутылочек с чернилами от Виндзора и Ньютона.
Элли пришла в полный восторг. Она так прыгала от радости, разглядывая свой подарок, что я немного успокоилась. Можно было не сомневаться, что хорошее настроение ей обеспечено на несколько дней вперед. Подарок, который я привезла Вильяму, пришлось отложить в сторону, поскольку он должен был вернуться из больницы не раньше следующего утра. Для Мин я привезла Феликса Холта [20] в роскошном кожаном переплете. Мы обе влюбились в Джордж Элиот сразу же, как только достаточно выросли, чтобы оказаться в состоянии оценить ее романы, и хотя я знала, что Мин безразлична к таким вещам, как внешний вид, но надеялась, что к книгам это не относится. В том же самом магазине я купила Роберту великолепный альбом пластинок Вагнера. Правда, переплет его был не из мрамора, а просто из плотного картона, зато сами пластинки были самого высокого качества.
— Какая прелесть! — ахнула Мин. — О Дэйзи, ты всегда делаешь такие великолепные подарки! Разве ты не рад, Роберт?
Не ответив, Роберт продолжал одну за другой разглядывать пластинки.
— Нет, нет, я очень доволен, — наконец выдавил он из себя. — Спасибо, Дэйзи.
Бросив в мою сторону какой-то неопределенный взгляд, он скупо улыбнулся.
— Конечно, он обрадовался. Уж я-то его знаю, — принялась успокаивать меня Мин. По-моему, она даже немного обиделась за меня. — Да, не самые лучшие у нас времена, верно? Все, как нарочно, плохо… ну, если не считать, что издательство приняло мою книгу.
В глазах ее появилось совсем другое выражение. Теперь передо мной была прежняя Мин, какой она была в школе, и потом, в первые годы учебы в университете, — умевшая всегда и во всем добиваться своей цели.
— Будем считать, что твоя работа на первом месте, — сказала я. — В конце концов, у тебя ведь есть жесткие сроки, а у меня — нет. Повожусь с детьми, попробую их развеселить. Я буду готовить, миссис Баттер убирать и стирать, а у тебя появится время писать. Во всяком случае, мне кажется, это выход.
— Ой, ты правда хочешь готовить?! Вот это здорово! Ты ведь знаешь, что по части готовки я совершенно безнадежна. Кстати, на ужин у нас сегодня пастушья запеканка.
— Чудесно, — сцепив зубы, объявила я.
В доме все было примерно так же, как до моего отъезда. Цветы, правда, исчезли, но все равно теперь тут повсюду чувствовался уют, чего в первый мой приезд я не заметила. В честь моего приезда Мин расставила на столе зажженные свечи. Роберт рассказывал о Вильяме — вечером он съездил в больницу повидать его.
— Мальчишка уже по горло сыт всем этим, потому что все сестры и нянечки возятся с ним как с маленьким. Называют его «малыш» или «утеночек», а его это бесит. Вдобавок рядом с ним положили какого-то старика, который распевает с утра до ночи.
— Передай Дэйзи кетчуп. — Мин плюхнула мне на тарелку громадный кусок пастушьей запеканки, при этом умудрившись вывалить половину ее на стол. — О черт! — выругалась она.
Она повернулась к раковине взять тряпку. Выразительно подняв брови. Роберт протянул мне бутылку. Внутри у меня все перевернулось. А руки так дрожали, что я с трудом удержала бутылку.
— Позвольте мне, — предложил Роберт.
Он отобрал у меня бутылку, и пальцы его незаметно коснулись моей руки. Конечно, прикосновение могло быть случайным, и однако я еще долго после этого чувствовала, как горит моя кожа. Тупо глядя, как багряный ручеек течет мне на тарелку, я судорожно пыталась проглотить вставший в горле комок.
Весь вечер мы с Робертом старательно избегали заговаривать друг с другом. Все, что мы говорили, было адресовано исключительно Мин и Элли, и хотя странность этого просто бросалась в глаза, казалось, никто кроме меня ничего не замечает. Остается только надеяться, подумала я про себя, что, попривыкнув немного, мы все-таки найдем в себе силы общаться как нормальные люди. Все это время, пока мы сидели на кухне, я вновь и вновь перебирала в памяти то, что произошло между нами, и с ужасом поймала себя на том, что радость постепенно вытесняет из моего сердца мерзкий привкус предательства, к которому я уже успела немного привыкнуть.
Мы все в тот вечер выпили больше обычного, и когда я отправилась в постель, комната кружилась перед моими глазами. С облегчением вытянувшись под одеялом, я закрыла глаза. И тут же услышала, как Хэм, шумно заворочавшись на своем матрасе, почмокала губами и сонно вздохнула. Все было таким знакомым и привычным… можно было подумать, что тот эпизод на тропинке просто привиделся мне. Стиснув зубы, я поклялась, что впредь стану держать себя в руках. Такое никогда больше не повторится. А раз так, значит, и вреда никакого не случится. А мне ничего другого и не надо. Мне хотелось только одного — просто лежать, зажмурившись, и упиваться счастьем, заполнившим, казалось, каждую клеточку моего тела. И действительно, чего еще я могла желать? Роберт любил меня, теперь я это знала. Конечно, мне было в чем себя упрекнуть, и, однако, разве так уж грешно мечтать, чтобы и тебя тоже любили?!
После завтрака, к которому мы спустились немного позже обычного, поскольку как-никак наступили каникулы, Элли потащила меня полюбоваться на Бути и котят. Прошло шесть недель, и за это время их неловкость сменилась живостью и непоседливостью.
— Я их приручила, видите? — ликующе объявила Элли, толкая меня локтем. — Я все время возилась с ним, когда заболела. Что ж, в ветрянке тоже есть свои прелести — по крайней мере не нужно ходить в школу. Ненавижу последний триместр. А торжественное собрание по случаю конца учебного года — особенно. По-моему, все что-нибудь да выиграли… кроме меня, конечно. Только один раз мне достался приз за примерное поведение. Господи, да кому это нужно?! Все равно что получить приз за то, что у тебя самый здоровый нос или самый толстый живот, честное слово! И значок при этом такой дурацкий — видели бы вы его! Я спустила его в унитаз, как только добралась до дома.
Когда мы вернулись на кухню, там уже суетилась миссис Баттер. Мне показалось, она тоже искренне обрадовалась моему приезду. Я сказала, что просто не узнаю этот дом, — до того тут стало чисто и уютно.
— О да, мне тоже кажется, что неплохо, да только откуда ж вам, мисс, знать, каким бывает дом, где живет семья и все вечно ходят на головах! А уж нонешние мои хозяева-то… и смех, и грех — беспомощные, точно младенцы какие! Словно слепые кутята. Поверьте мне, мэм. Я ведь и раньше была в услужении, до того, как замуж вышла, так что многое повидала!
Я поинтересовалась, как дела у Роли. Лицо миссис Баттер омрачилось.
— Все еще без работы. Два места ему предлагали, да так ни одно и не понравилось. Сказал, что ему и так неплохо живется, на свободе то есть!
— Итак, он у вас, значит, свободный художник, — усмехнулась я. — А чем же он занимается?
— Вот не скажу… говорил он, да я забыла… Совсем из головы вон. Вот давеча — пришла к Рэнсому, а никак вспомнить не могу, зачем пришла. Так домой и вернулась несолоно хлебавши.
— Ну, такое со всяким может случиться, — бросила Мин.
— Это уж точно, мэм, да только когда я домой-то вернулась — гляжу, а списочек-то как есть у меня в руке! Так с ним домой и шла! Чудеса, да и только! Мой Роли велел, чтобы я берегла себя. Очень уж он
