улицу и видит почти то же самое. Фрэнк направляется к сараю, у него что-то в руках — кажется, разводной ключ. Она смотрит, как он идет — еле-еле, чуть согнувшись, со спины почти старик, сколько же лет он так ходит, и она думает: он не может меня защитить. Она это не нарочно, просто подумалось вдруг само по себе, и ведь не только он, они все потеряли силу — они же еле ноги передвигают. И все ждут, как и миссис Барридж — что-то должно случиться. Ждут, сами того не сознавая. Недавно она ездила в город, была в магазине “Доминион”, куча знакомых: она видела их лица, лица тех женщин. Встревоженный, захлопнутый взгляд, словно боятся чего-то, но не хотят про это разговаривать. Гадают, что делать, и, может, думают, что ничего не поделаешь. Миссис Барридж — человек действия, ее эта беспомощность раздражает.
Уже несколько недель ее подмывает попросить Фрэнка, чтоб научил ее стрелять. У него два ружья — дробовик и винтовка двадцать второго калибра. Он по осени любил ходить на охоту, уток пострелять, а еще, конечно, сурков — их и подавно стрелять надо, они роют норы на полях. И вот Фрэнк садится на трактор и едет в поле стрелять сурков, и так раз пять-шесть в году. А ведь сколько людей гибнет из-за того, что трактор переворачивается. Но она не может спросить насчет ружья, как сказать напрямик, зачем ей ружье? А если она не объяснит, он просто посмеется. “Любой может взять и стрельнуть, — скажет он, — всего-то на курок нажать… а, ну да, ты же еще во что-то попасть хочешь, ну, тогда совсем другое дело, ты кого это подстрелить собралась?” Или не скажет, он такие шутки лет двадцать назад отпускал, еще когда она целыми днями дома не сидела. Но миссис Барридж так и не узнает, что ответит Фрэнк, потому что никогда не спросит. У нее смелости не хватит сказать:
За окном все по-прежнему, она отворачивается и садится за кухонный стол, чтобы составить список покупок. Завтра они едут в город по магазинам. Она старается распланировать каждый свой день так, чтобы время от времени можно было присесть, ноги сильно отекают. Все началось с Сары, потом еще двоих родила, вот ноги и болят. Всю жизнь, как вышла замуж, она составляла списки: что купить, сшить, отремонтировать, сварить, заготовить. Например, сейчас у нее уже готов список покупок к Рождеству — кому какие подарки и что будет на рождественский ужин. Но почему-то рождественский ужин ее не заботит, до Рождества еще далеко. Она не верит далекому будущему, в котором все по полочкам, как в прошлом, у нее сил нет, она словно копит их на крайний случай.
Даже со списком покупок трудно справиться. Она обычно их пишет на оборотных сторонах отрывного календаря, что дарит ей Фрэнк на каждый Новый год. Но теперь она сидит на кухне и смотрит на все это, что она оставит, когда уйдет. Тяжело смотреть: материнский фарфор, столовое серебро, пускай старомодное и потускневшее, таймер в виде цыпленка, для варки яйца — его подарила Сара, Саре тогда было двенадцать, солонка и перечница — зеленые лошадки с дырочками на макушках — подарок, кто-то из других детей привез. А если подняться наверх, в комоде лежит аккуратно сложенное постельное белье, заправлены кровати, на одной — бабушкино лоскутное одеяло. Она думает об этом, и ей хочется плакать. На бюро свадебная фотография: она в блестящем атласном платье (зря атлас выбрала, слишком полнит), Фрэнк в костюме, он его потом только на похороны и надевал, у Фрэнка виски слишком коротко выбриты, а на макушке чудной вихор, как у дятла. Рядом фотографии маленьких детей. Она вспоминает дочек и думает: пусть уж они не рожают, нынче для детей неподходящее время.
Хорошо бы, думает миссис Барридж, если б кое-кто уточнил ситуацию, чтоб она могла тщательнее спланировать. Ведь всем понятно — что-то случится, читаешь газеты, смотришь телевизор, и вот оно, но никто не знает, что именно случится, никто не произносит вслух. Впрочем, у нее есть свои соображения. Сначала все кругом замрет. И появится смутная тревога: что-то не так. А потом вдруг окажется, что самолеты больше не летают в сторону Мэлтонского аэропорта, и стих гул шоссе в двух милях отсюда — хотя по осени, когда деревья голые, его отлично слышно. По телевизору все будет никак: сейчас эфир напичкан дурными новостями, забастовки, голод, сокращения, повышение цен. Но потом с экрана польется умиротворенная патока, а по радио — длинные прогоны классической музыки. И примерно тогда миссис Барридж поймет, что не все новости пропускают и это как во время войны. Миссис Барридж не знает точно, как будет дальше, то есть она, конечно, знает, что произойдет, но в каком портике. Скорее всего, скачай моторное масло и бензин: в один прекрасный день не приедет бензовоз, потому что всё прикрыли. Без объяснении, потому что, конечно, “они” — она не знает, кто же 'они”, но всегда была уверена, что они существуют, — они не хотят, чтобы люди паниковали. Пусть все будет как обычно, и, возможно, они это уже с нами проделывают, потому все вроде и нормально. К счастью, у нее с Фрэнком под навесом стоит бензобак, полный на три четверти, и они больше не вызывают бензовоз, и у них насос есть. Фрэнк приносит из сарая старую дровяную печь — она лежала там с тех пор, как провели газ и электричество, и она снова благодарит бога за привычку Фрэнка ничего не выбрасывать. А она ведь годами его пилила, чтобы выбросит печь на свалку. И, наконец, он срубает мертвые вязы на дрова.
Телефонные провода сорвало бурей, и никто не приходит починить — ну, так решает миссис Барридж. Как бы то ни было, телефон не работает. Она в общем-то не возражает, она все равно не любит звонить, но теперь она отрезана от внешнего мира.
Примерно в это время на проселочной дороге, что проходит мимо из ворот, начинают появляться какие-то люди, иногда по одному, иногда по двое. Похоже, держат путь на север. В основном молодые люди, лет двадцати-тридцати. Судя по одежде, не местные. Она пугается: она так давно не видела, как по этой дороге кто-то
И тогда же миссис Барридж запасается ружьем, она выбрала дробовик, из него легче попасть: она прячет дробовик с патронами под куском шифера за сараем. А Фрэнку не говорит — ему останется винтовка двадцать второго калибра. Она уже точно знает, где спрячет ружье.
Они с Фрэнком не хотят тратить остатки бензина и стараются без особой нужды в город не ездить. Начинают забивать кур, но миссис Барридж недовольна. Она терпеть не может потрошить и ощипывать кур: больше всего она озлилась на Фрэнка, когда он и Генри Кларк решили разводить индюшек. Ох и намучилась она с этой птицей: расковыряли весь огород, поймать их невозможно, самые тупые птицы из всех тварей божьих, да еще раз в неделю ей приходилось потрошить и ощипывать по одной индюшке, но, слава богу, они начали дохнуть от энтерогепатита, и Фрэнк охладел к затее, а остальных индюшек они продали с убытком. Первый раз за всю жизнь она радовалась, что Фрэнк прогорел.
Миссис Барридж почувствует, что все действительно плохо, в тот день, когда насовсем отключат электричество. Она думает с тоской, что это случится в ноябре, когда морозильная камера забита овощами под завязку. И обязательно до заморозков, когда можно спасти продукты. Она стоит и смотрит на оттаявшие дряблые пакеты с фасолью, кукурузой, шпинатом, морковью, и думает:
Без электричества они не могут смотреть телевизор. А по радио, если и есть какие передачи, ничего не говорят, лишь крутят успокаивающую музыку, но миссис Барридж это ни капли не утешает.
Однажды утром она подходит к задней двери, открывает и видит столбы дыма, как раз там, где и ожидала, — на юге. Она зовет Фрэнка, они стоят вдвоем и смотрят. Дым густой, черный, маслянистый — как от взрыва. Она не знает, о чем думает Фрэнк, она тревожится за детей. Уже несколько недель ни одного письма, да и неудивительно. Почта ведь не работает.
Через пятнадцать минут к ним во двор заезжает Кларков грузовик. Это очень странно, потому что в последнее время никто никуда не ездит. С Кларком еще какой-то человек, миссис Барридж его узнаёт: он живет южнее, через три фермы от них, переехал сюда года три-четыре назад. Выходит Фрэнк, и мужчины о чем-то говорят. Подгоняют машину к насосу, забирают остатки бесценного бензина, закачивают в бензобак грузовика. Фрэнк снова заходит в дом. Говорит, что там на дороге что-то случилось, и они поедут и попробуют разобраться, и чтобы она не волновалась. Фрэнк проходит в заднюю комнату и выносит винтовку, спрашивает, где дробовик. Она говорит, что не знает. Он ищет дробовик, но тщетно — она
