телефону попросил он у неё свидания, и она, взволнованная просьбой, пригласила Лугина назавтра к себе.
Она встретила его в белом сари с цветком лотоса в руке и проводила в гостиную, где был накрыт стол, и тихо играла убаюкивающая музыка.
– Вы не совсем правильно меня поняли, – начал Лугин, – я пришёл не за этим.
Катерина Николаевна понюхала свой лотос и кивком пригласила Лугина присесть. Лугин сел, села и Катерина Николаевна.
– Прошу вас, Катерина Николаевна, – устало произнёс Лугин, – отпустите Машу.
– Простите? – удивилась Катерина Николаевна.
– Прошу вас, Катерина Николаевна, – повторил Лугин, – я всё знаю. Маша мне всё объяснила. Прошу вас... я не могу без неё!
– Я не понимаю! О чём вы? О чём вы говорите?
– Катерина Николаевна, – твёрдо проговорил Лугин, – не отпирайтесь. Мне всё известно.
– Да что известно-то? – воскликнула Катерина Николаевна.
– Говорю вам: не отпирайтесь! Я знаю, что вы повелеваете духами. Я знаю, что у вас есть власть. Скажите им… сегодня, сейчас! Скажите им, чтобы они отпустили Машу!
Катерина Николаевна молчала и в ужасе смотрела на Лугина.
– Если вы этого не сделаете… – плаксивым голосом закричал Лугин. – Слышите? Я не знаю, что я с вами сделаю! С вами! И с Волковым…
Катерина Николаевна окаменела. Но когда Лугин вдруг вскочил, попыталась подняться и она. Но запуталась в сари и осталась на месте. А Лугин, схватив с полки фигурку индийского божка, вплотную подступил к ней.
– Последний раз прошу вас, – прошипел Лугин, потрясая перед носом у Катерины Николаевны статуэткой. – Ну же?
Катерина Николаевна молчала и не сводила глаз с божка.
– Ну?! – рявкнул Лугин.
Катерина Николаевна не проронила ни звука.
Повинуясь более желанию логической развязки, нежели решению во что бы то ни стало наказать виновную, Лугин ударил вислоухим божком по голове Катерину Николаевну. Катерина Николаевна удивлённо и с укором взглянула на Лугина, потом закрыла глаза и медленно повалилась на бок. Лугин подумал, что она умерла, и, не выпуская божка, бросился вон.
Прибежав домой, Лугин схватился за карандаш.
– Маша! – позвал он.
Ответа не последовало.
– Маша! Ду-ух! – взмолился Лугин.
Вдруг он почувствовал, что пальцы его привычно сжимаются, и карандаш увлекает руку.
Сладкое чувство, от которого заныло нутро, овладело Лугиным. Он забыл про Катерину Николаевну, он плакал и смеялся как сумасшедший.
«Чего тебе?», – спросил карандаш.
– Машу! – крикнул Лугин.
«Какую ещё Машу?».
Лугин оторопел.
– Маша… жена… – пролепетал он.
«Была, знаешь, жена, да корова сожрала; кабы не стог сена, самого бы съела. А дураки-то и после бани
