подумал тогда Роман Николаевич. – Ребёнок – это даже хорошо...»
И они договорились встретиться через несколько дней.
«Да, она действительно ничего... Миленькая...» – заключил Роман Николаевич, когда приятель представил ему свою соседку.
Потом они стали встречаться. Сходили в кино, в кафе, в парк.
В ту пору было очень жарко. Стоял июль. Воздух струился, пахло раскалённым асфальтом. От домов, как от печей, шёл жар. Повсюду было очень много народу, дурнопахнущего и мокрого. И поговорить толком не получалось. Тогда она сказала:
– Поедем ко мне...
И повезла его куда-то на Ленинский проспект, где у неё была комната в коммуналке, доставшаяся ей по суду после развода...
Когда он, довольный собой, ею и жизнью вообще, курил, подложив левую руку под голову, она предложила ему выпить кофе. И пока она одевалась, чтобы выйти на общую кухню, он тайком рассматривал её. «Да-а-а! – думал он, глядя, как она застёгивает цветастый ситцевый сарафанчик. – Красавицей её, конечно, не назовёшь. Но есть в ней что-то... Чёрт его знает, что... В общем, она ничего, миленькая...»
Она действительно была некрасива…И всё же она не переставала ему нравиться. Может, оттого, что надоела холостяцкая жизнь, надоели бесконечные поиски невесты. Может оттого, что давно уже он не встречался с женщиной, а она вдруг приятно удивила его: она дразнила его, звала, распаляла и томила. И, наконец, как ливень засушливым летом, она обрушивалась на него и несла облегчение. Она превращалась то в ягнёнка, позволяя делать с собой абсолютно всё, то в тигрицу, нападая и подчиняя себе. И всё это она проделывала так умело, так искусно...
Но, может, была в ней какая-то изюминка, потому что при всей своей некрасивости и нескладности она всё же казалась Роману Николаевичу милой и обаятельной.
«Пожалуй, в ней есть что-то детское, – вдруг подумал он. – Да, да... Именно детское. Что-то в глазах... Какое-то выражение... Что-то детское и вместе с тем жалкое. Жалкое... Да, пожалуй, мне её жалко... Она какая-то... беззащитная. Одна с ребёнком. Муж бросил. Подонок!.. Так жалась ко мне... Конечно, она некрасивая. Но у неё... как бы это сказать... «стильная» внешность! Она – «женщина-мальчик». Поэтому ей идут оттопыренные ушки и эта челюсть. И вот, несмотря на свою некрасивость, она кажется вполне гармоничной... Но какова!..» – и он припомнил её ласки, её ухищрения.
Вошла Тамила Анатольевна, принесла кофе. И, сбросив сарафан, села рядом с ним на постели.
– Послушай, – спросил он, потягивая горячий напиток, – а почему вы развелись с мужем?
– Он свихнулся, – ответила она тихо.
За всё время их знакомства она очень мало говорила, всё больше слушая, что говорит Роман Николаевич. Это нравилось ему, поскольку он терпеть не мог болтливых женщин. Ему нравилось, что она смотрела ему в рот, ловила каждое слово. Если он острил, она заливалась смехом, если говорил о серьёзном – хмурила бровки и кивала в знак того, что всё понимает. И ему казалось, что она действительно всё понимает. Понимает его чувства и мысли. И не просто понимает, но и сама думает и чувствует также. А когда он в кафе сделал для неё бутерброд с маслом, она смотрела на него весь день глазами, полными слёз и собачьей преданности, как если бы он спас её от смерти. «Будет уважать», – почему-то подумалось тогда.
Рядом с ней за непродолжительное время он успел почувствовать себя невероятно сильным и умным. Она относилась к нему с каким-то немым благоговением и тем самым сумела ему внушить, что он бесподобен. И у него, как у вороны в басне, «вскружилась голова».
Но оттого, что она мало говорила, он ничего почти не узнал о ней. Она сказала только, что переехала с родителями в Москву из Макеевки – отец «пошёл на повышение». Что окончила здесь школу и строительный институт. Что после института работала на какой-то стройке в Коломне, где и познакомилась со своим первым мужем. И что, прожив с ним несколько лет, развелась. Ещё она сообщила, что у неё есть дочка, Оксана, которой уже полгодика...
– То есть как, свихнулся? – не понял Роман Николаевич.
– Ну, как... Сошёл с ума, это называется.
– Но почему? Люди просто так с ума не сходят...
– Я не знаю... Пожалуйста, не будем об этом... Мне больно... – тихо сказала она и, обняв руками согнутые ноги, спрятала лицо в коленях.
