Груз с моей души упал. Пусть заберут все. Пусть подавятся. И оставят меня в покое. Зато сегодня вечером я навещу старого школьного товарища, а потом пойду с сыном в кино.
Сегодня я иду с сыном в кино, ясно вам? А вы тут бегайте, сходите с ума и мастурбируйте на захеджированные форвардные контракты, на пистолеты, стреляющие очередями, на супермаркеты, подготавливающие людей к войне, на идеальный океанский загар, на маникюр, на лимоны грина кэшем, на нефтяников – на всю эту с понтом мечту, которая застит вам глаза...
Сердце, правда, стучало как-то не так, и немного кружилась голова. Безусловно, надо было опохмелиться. Но ничего, тщета все и пыль – сейчас выскочу в морозный февраль, вдоволь продышусь, немного успокоюсь, поймаю таксо – и поеду, наверное, в контору. Если я правильно понял великого заимодавца, то его ребята прибудут туда с минуты на минуту. Мне следует их опередить.
Бодрым малым в новеньких брюках выпрыгнул я из зеркальных дверей ссудно-кредитного учреждения, пробежал по превосходно очищенному от снега тротуару метров двадцать, и вдруг почувствовал: что-то не так. Мир вдруг стал враждебен. Я остановился. Ощутил в ногах сильную слабость.
Юры нигде не увидел. Да и не искал его.
Сердце колотилось, молотком ударяло в ребра.
Наивный призрак из прошлого всерьез думал, что я войду к обладателю нескольких миллионов долларов и стану размахивать у него перед носом игрушечным пугачом, в попытке разрешить проблему ценою в три копейки. Прости, Юра, сейчас так дела не делаются. Только ты не поймешь. Тебе – без малого двадцать один. Мне – без малого тридцать шесть. У тебя своя правота, у меня – своя. И если я вместо скандала и ругани пошел на попятную и отдал кредитору последнее свое ценное имущество – это вовсе не малодушие, а обыкновенные поминки по навсегда ушедшей молодости.
Я ведь знаю, зачем ты пришел ко мне, старый друг. Зачем пытаешься овладеть моей волей и лезешь на рожон. Ты появился, чтобы вместе со мной отметить эти поминки. Чтобы не было мне так горько и одиноко.
Пятнадцать лет назад я был быстр, горяч и всегда готов отстаивать свою правоту, в том числе и с оружием в руках. И не особенно задумывался о последствиях. Попросту не умел. Потому что впереди была целая жизнь.
На все хватит времени! В том числе и на то, чтобы уплатить по счетам.
Сейчас – все иначе. Сейчас приходится оплачивать счета сразу. В момент их предъявления.
7
Побрел прочь, ощущая сильное неудобство. По вискам тек пот. Надоедливый молоток неприятно стучал изнутри в грудину. Перед глазами плыло. А самое главное – правая нога отказалась работать. Получала однозначный приказ согнуться в колене и переставить ступню на семьдесят сантиметров вперед – но не подчинялась. Неизвестно, почему. Бунт на корабле.
Ерунда, – пронеслось в мозгу, – перенервничал, переутомился, вдобавок – не опохмелился... Надо просто глубоко подышать носом...
Глаза отыскали какую-то лавку. Ныне в моем городе на лавках сидят особенным образом: верхом, задницей на верхней кромке спинки, ногами же – на сиденье. В основном, молодежь практикует. Лавочка, в общем, не годилась для того, чтобы сидеть, но я сел. Молоток продолжал стучать так, что отдавалось в голове. Не следовало вчера так много пить. И вообще, не следует так много пить. В конце концов, пить вообще не следует.
Надоевший пистолет я выбросил в ближайшую урну. Прощай, оружие.
А сейчас – дышать. Потом – неторопливо пройтись. Прямо до ближайшей аптеки...
Холод перестал чувствоваться. Сдернув перчатку, я провел ладонью по лбу, посмотрел – с ладони капало. Сама ладонь – крупно дрожала. В ушах гудело. Ага, вроде легче... Закурить сигарету? Достал, поджег, втянул дым – выбросил, выплюнул. Организм не желал никотина. Ладно, ему виднее... Пошли, пойдем... Вот и аптека... Держась за стену, я прохрипел в окошко:
– С сердцем плохо. Корвалолу мне. И нашатыря.
– Может, «скорую» вызвать?
– Спасибо, не надо... сейчас все будет нормально...
Теперь и вторая нога норовила подогнуться. Как говорил пятнадцать лет назад мой первый тренер по карате: «А теперь растягиваем следующую заднюю ногу...» Прочь из аптеки, свежий воздух – лучшее лекарство.
Сжимая в обеих руках по пузырьку, отхлебывая из одного, отнюхивая от другого, я доковылял до проезжей части и поднял руку. Подкатил, крахмально хрустя скатами по ледяному асфальту, безбожно заиндевевший драндулет с трещинами в лобовом стекле. Заменить такое стекло – вопрос тысячи рублей, или тридцати американских долларов, или четырех бутылок престижной водки. Не умеющий заменить лобовое стекло – сам себя определяет как нищеброд и теряет деньги при торговле за свои услуги.
Господа бомбилы! Меняйте треснувшие лобовые стекла на новые, и вам будет легче и проще назначать нормальные цены...
Чтобы не пугать чувака, я заранее сунул пузырьки в карманы; назвал адрес, посулил много денег и через минуту уже полулежал в относительно мягком кресле, в относительно теплом салоне, изо всех сил стараясь не обращать внимания на запахи бензина, никотина, пережженного машинного масла и всего того, чем пахнет внутри всякая старая неухоженная железная колымага.
– Что-то ты бледный, друг, – сказал шофер. – Совсем бледный.
Мне понравилось его широкое славянское лицо, многочисленные пивные подбородки и мягкие розовые уши флегматика.
– Нормальный.
Пришлось снова достать склянки. Молоток ударял совсем лихо, а главное, быстро. Чрезмерно быстро. Так быстро не должно быть, понимал я. Все вокруг мерцало и вращалось. Свое состояние я оценивал как новое и странное. Голова не болела. Желудок не беспокоил. Органы чувств действовали на пять баллов.
