к заспанной владелице, деловито мочилась на забор, две обязательные в каждом дворе ветхие старухи в ватных камилавках тихо жаловались друг другу на жизнь, а в песочнице играли маленькие дети.
– Ты убит! – крикнул один другому и взмахнул пластмассовым автоматом.
– Нет, ты! Я тебя быстрее убил!
– Нет, я быстрее!
Вдруг они все посмотрели на меня – и вооруженные дошколята, и их мамы, и пыхтящий папиросой дворник. Протянули в мою сторону пальцы, закричали:
– Он, он убил! Вяжите, держите, ловите!!! Зажмурившись и стиснув зубы, я прогнал дурной морок. Не вовремя шутит со мной шутки мое подсознание. Где машина? Ага, вот и машина. Не бросить ли ее прямо здесь? Ведь это – не моя машина. Это – его машина. Бог знает, что он натворил, чтобы ее купить. Может быть, из-за проклятой машины его и порешили? Машину надо оставить, и забыть про нее, и про Юру забыть, и про все, что с ним связано. Ты надеялся, что твой друг научит тебя, как решать проблемы? Этого не будет. Юры больше нет. Проблемы разгребай сам, и решения принимай – сам, и надейся – только на себя.
Признайся, идиот, что в глубине души ты ожидал чего-то подобного.
Машину я не оставил. Она была часть меня, без нее жизнь теряла последние остатки смысла. Завелся, куда-то поехал. Осознал – домой. Через пять минут пути обнаружил, что качусь по летней городской жаре с наглухо задраенными окнами. По лицу текло соленое. Провел ладонью, думал, слезы, но нет – всего лишь пот. Истерично завращал ручками, открыл левое окно, и правое тоже – чтобы продуло. Тут же закашлялся от удушливой бензиновой гари. Действительно прослезился. Может, и не от бензиновой гари. А может, и не прослезился. Контроль над физиологией то исчезал, то мгновенно полностью восстанавливался. Я давил педали автоматически. Дороги перед собой не видел. Или видел – но не асфальтовую, а ту, другую, мою собственную. Куда теперь она сворачивала? Где азимут? Вектор? Куда? Каким способом?
Нет, рано так думать. Чтобы понять, каковы должны быть мои действия, надо уяснить, что произошло. Кто убил, зачем, почему, с какой целью? Что за люди работали против Юры Кладова? Не ударят ли они по мне? За три недели друг Юра перезнакомил меня со всей своей креатурой. Десятки людей видели нас вместе. В моем присутствии обсуждались две банковские аферы, ограбление офиса торговцев шоколадными батончиками, взятие на гоп-стоп валютного менялы, поджог продуктового магазина и не менее десятка квартирных краж. Я, правда, рта нигде не раскрывал, компанейского парнишку не исполнял и визитные карточки направо и налево не раздаривал – как за отсутствием желания раздавать, так и за отсутствием самих карточек. Меня знали как Андрея, немногословного Юриного приятеля в дешевых джинсиках. Вряд ли они ударят по мне. Все равно – вдруг ударят? Дверь моей квартиры выбивается ударом ноги. Сам я за себя постою, но ведь я не один, со мной – жена, мне придется биться за двоих. В доме из оружия – только кухонные ножи. Самые скверные боевые снаряды из всех, мне известных. Гнутся и в руке не держатся. Вдобавок – слишком легкие. Не помчаться ли срочно в магазин, с целью приобретения какого-нибудь легкого и острого топорика, удобного в ладони – чтобы было, чем отмахаться? Войдут втроем, вчетвером, в начале ночи, в десять, когда половина соседей жрет водку и бурно выясняет отношения. Войдут, прожмут меня, шестидесятикилограммового, в комнату, собьют с ног, выкрутят ручку громкости телевизора до отказа – и вперед. Убивать.
Я яростно расхохотался и прибавил газ. А телевизора-то у меня и нет! Нет телевизора! Точнее – есть, но не работает! И магнитофона нет! И радио. Ничего нет – бедный я. Чем будете маскировать мои боевые, а впоследствии предсмертные выкрики?
Нет, я им неудобный. Кто таков, что на уме, на что способен – они обо мне ничего не знают.
Мои лицевые мускулы против воли сложились в гримасу. Прискакали, безумно хороводя, мелкие черти, уселись, непристойно пихая друг друга и шумно ругаясь, на приборную панель.
– Что, придурок, допрыгался? Хотел исполнить мафиози? Теперь обосрался, да? Страшно? Теперь дрожи, психуй, спасай жизнь! К Юре пришли – и к тебе придут! Они придут, придут, придут! Ой, придут! Ай, придут! Ко всем приходят – и к тебе придут!
– Приходите, кто хотите. Приходите в любом количестве, с любым оружием. Приходите и попробуйте. Двоих – любых – сразу положу, а там видно будет...
Волосатые захохотали, утробно захрюкали, затрясли кривыми пальцами, завертели грязными хвостами.
– И опять врешь! Не твоя фраза!
Да, не моя. Так говорил мой командир роты, капитан Мантров, стокилограммовый дядька с квадратным лицом – нижняя челюсть шире лба – и такими же квадратными плечами, конкурирующими в объеме с не менее квадратным задом; остойчивость всякого бойца, как известно, пребывает ниже пояса.
Капитан имел популярность у солдат. На утреннем разводе, в присутствии командира части и двух десятков офицеров, он любил в полной сбруе – сапогах, шинели и портупее – вдруг сесть на шпагат. С покряхтываниями и несколько старческими проклятиями в собственный адрес. А затем объяснить ближестоящим членам младшего офицерского состава:
– Захотелось.
Это он, капитан, снисходительно втолковывал собравшимся вокруг рядовым бойцам, в том числе двухметровому сержанту Берзиньшу, мастеру спорта по академической гребле, а также не менее двухметровому ефрейтору Кацуеву, мастеру спорта по боксу:
– Молодые люди, не грубите. Двоих из вас – любых – я, если что, сразу положу, а там видно будет.
Бойцы уважительно хмыкали. Каждый демонстрировал уверенность в своей мускульной силе, но никому не хотелось очутиться среди тех, первых двоих, кому светила перспектива сразу лечь.
Капитану безоговорочно верили. Дужки его очков перехватывала пониже затылка прочная резина. Капитан то мог постричься наголо, то отпускал бороду. Это был воин от Бога. Пистолет Макарова в его ладони выглядел игрушкой. Бедра капитана вдвое превышали по объему голову всякого рядового солдата, а коричневые прямоугольные кулаки маячили исключительно красноречиво. Вдобавок капитан не только не курил, но и бесконечно остроумно высмеивал курильщиков, а сам, заступая на дежурство по части, любил ночью выйти из казармы на свежий воздух и проделать получасовой комплекс дыхательных упражнений...
Жаль, кулаки мои не столь кирпично-несокрушимы, как у того симпатяги-капитана, и весом я не вышел. Но двоих – любых – положу. А пойдут на жену – положу всех. Кулаками, ногами, головой, кухонным ножом, топором, пивной кружкой, стулом, рожком для обуви, шнуром от кофемолки – положу любого и
