– К чему? – подняла она удивленные глаза. Его надменный и враждебный вид очень бы ее позабавил, когда б она была расположена веселиться.
– Не морочьте мне голову! – прошипел Шишмарев. – Пора открыть наши карты! Вы что же, забыли, что сегодня князь Андрей должен обо всем узнать? Увидав, что вы все-таки появились на балу, хотя только что подверглись такому испытанию, я восхитился вашей отвагою. Что же вы вдруг стали мяться и строить невинные глазки? Струсили? Я охотно избавил бы вас от участия в скандале, но без вас мне никто не поверит.
Лючия глубоко вздохнула. Вот оно. Начинается. Ну, держись!
Она сильно вонзила ногти в ладонь: это было действенное, не раз уже испытанное средство резко побледнеть от внезапной боли.
– Ради бога, – пробормотала она едва слышно, – смилуйтесь! Давайте отложим… отложим еще хоть на месяц!
Тут по ходу танца настало время легких веяний ладонями перед лицом, и Лючия с радостью исполнила сие, пытаясь прикрыться от разъяренного взгляда Шишмарева.
– Вы что, ошалели? – выдохнул он, приблизившись к ней в очередном движении.
Лючия бросила на него самый страдальческий взгляд, на который была способна, и у Шишмарева отвалилась челюсть. Не менее двух тактов он приходил в себя и наконец-то воскликнул шепотом:
– Не могу поверить!.. Вы… влюбились в этого мальчишку?!
Лючия быстро нагнулась, скрывая вспыхнувшие торжеством глаза, ну а голос ее, как положено, дрожал и срывался:
– Как вы можете, сударь? Я искала в вас большей деликатности! Уж кому-кому, а вам доподлинно известно, что я вот уже много лет…
Музыка развела их, и Лючия перевела дух, стараясь в то же время не упустить с лица это испуганно- страдальческое выражение и с радостью замечая, что не только глазастый Лямин, но и князь Андрей, и все другие гости уже с любопытством косятся на них с Шишмаревым.
А тот побагровел от злости так, что его даже в пот бросило, и, сойдясь с ним снова в полупоклоне, Лючия заметила, что его кургузое лицо влажно блестит.
– Что – вот уже много лет? – поводя плечами и плавно переступая с пятки на носок и с носка на пятку, просвистел Шишмарев, и руки его вдруг судорожно сжались в кулаки, а Лючия, увидев это, очень натурально изобразила испуг и выпалила:
– Много лет люблю его и умолила вас подстроить князю ловушку, дабы принудить его жениться на мне!
И она, покачиваясь то вправо, то влево, закружилась вокруг Шишмарева, который обратился в соляной столб, не зная, верить своим ушам или нет.
Но где! Так легко его было не прошибить! И очередной реверанс его был исполнен искреннего восхищения:
– Вы чудесная актриса, синьора. Сказать по правде, на несколько мгновений я вам почти поверил. Не сомневаюсь, что и нашего героя вы лихо обвели вокруг пальца. Тем приятнее будет ему узнать, на ком он женился.
– А на ком? – хлопнула глазами Лючия. – Разве он еще на ком-то женился?
– На вас! – потеряв терпение, рявкнул Шишмарев. – На вас, синьора!
Теперь уже все в зале, кто только имел уши, навострили их изо всех сил. Граф же Лямин, похоже, намеревался прервать танец и ринуться на помощь «Сашеньке». У Лючии оставались считанные секунды, чтобы довести Шишмарева до белого каления, и она сделала все, что могла.
– Конечно, я родилась в Италии, – надув губки, буркнула она. – И все же не пойму, отчего вы называете меня синьорою? Теперь так при дворе принято?
Глаза Шишмарева налились кровью.
– Ну, погоди, венецианская шлюха! – пробормотал он. – Думаешь заговорить мне зубы? Теперь, когда тетушка здесь и моя судьба вот-вот решится?! Да я без тебя обойдусь! И советую припрятать свои цацки, – он беззастенчиво ткнул пальцем в бриллиантовую слезу, вкрадчиво мерцавшую в ложбинке меж золотистых грудей Лючии, – пока князь не отнял их, потому что от меня теперь никакого гонорара не жди!
Лючия не зря была в Венеции завсегдатаем театра. Она прекрасно знала, как ловить реплику партнера, а главное – удачный жест, который придает поведению героев новую, нечаянную окраску. К тому же она очень неплохо фехтовала, а значит, реакция у нее была отменная.
Бац!.. Звук пощечины заглушил бравурные скрипичные аккорды, и танцующие, давно уже изнемогавшие от любопытства, забыли про свои па и опрометью ринулись в центр залы, где застыли в классической позе из комедии масок Арлекин – Шишмарев и разгневанная Коломбина – Лючия. А впереди всех, даже опередив Лямина и князя Андрея, пыхтя, неслась кряжистая, осанистая дама в столь огромном вороном парике, что даже при ее незаурядных статях голова казалась непомерно, непропорционально огромной. У нее был величественный бюст, а лицо так испорчено оспою, что дама казалась узорчатой.
Лючия ожидала ее явления с первой минуты, как прибыла на бал: ведь Наяда Шишмарева-Лихачева, которую она узнала, даже не видав прежде ни разу, и была тем самым лицом, для коего разыгрывалась вся сия трагикомедия.
Музыканты, заметив, что танец приостановился, перестали играть, а потому «финальная ария» Лючии зазвучала в полной тишине.
– Вы оскорбили меня, сударь! – воскликнула она, опережая Шишмарева, который уже разинул свою ядовитую пасть. – Вы оскорбили меня! Вы осмелились сказать, что я, Александра Казаринова, княгиня Извольская, что я… – У нее очень натурально перехватило дыхание. – Ну так я напомню вам, что со мною опасно искать новой ссоры. Помнится, я не побоялась сказать вашей тетушке, что женщине, которая отрезает другой женщине сочащиеся молоком сосцы, надобно выжигать на лбу клеймо – «Зверь». А вам
