добавил он. – Не знаю, конечно, назвал ли Фессалоне фамилию. Но я знаю доподлинно: речь идет о фамилии Байярдо, а тот злополучный юноша, который уже десять лет расплачивается за свою невольную вину и чужое преступление… ужасно расплачивается, смею вас заверить! – этот юноша не кто иной, как синьор Лоренцо Байярдо… известный, впрочем, в Венеции как Лоренцо Анджольери.
Он увидел, как побелело лицо Александры, и тихо усмехнулся:
– Да вы и этого будто бы не знали?! Ну что ж, поверю и теперь. Ему часто говорят: ну какой же вы Анджольери, вам бы следовало зваться Диаволо. Да и вы ему так говорили – еще до бегства своего в Россию, он мне рассказывал. А ведь только из-за вашего приемного отца он сделался дьяволом. Я-то знаю его с детства и помню совсем другим. Он обладал прихотливым характером, равно склонным к добру и злу, характером, представляющим соединение достоинств и недостатков, смешение пороков и добродетелей – как у всех молодых людей, впрочем! – и трудно было предугадать, в какой момент и какие свойства натуры должны возобладать над другими. Однако ученик в самые нежные годы угодил к достойному многознающему учителю! И первый урок был – подлость и алчность под маскою добра и участия!
Лоренцо вез письма своего отца – князя Гвидо Байярдо – к его брату. Это была семейная переписка, сугубо частные бумаги, и речь в них шла о признании, которое сделала перед смертью сестра Лоренцо. Это… это опасное признание… – Чезаре запнулся. – Нет, я не могу. Прекрасная Фьора уже умерла, но доброе имя ее и честь семьи Байярдо и без того уже были замараны, оказавшись в руках Бартоломео Фессалоне. Итак, дядя синьора Лоренцо жил в монастыре Мизерикордия, и синьор Гвидо хотел, чтобы брат посоветовал, в какую общину определить Фьору, которая ничего не хотела от жизни, кроме искупления греха. На беду, юный синьор Лоренцо совершенно случайно столкнулся на мосту Риальто с человеком, которому вся семья Байярдо посылала проклятия. Это был человек низкого происхождения, однако денежки у него водились. Он одевался как светский щеголь и выдавал себя за выходца из знатной семьи. Синьор Лоренцо изобличил его хвастовство публично, назвал подлецом и негодяем. И это было далеко не все, что сделал для чести своей сестры: он нарочно так разозлил негодяя, что тут же, в самом центре Венеции вспыхнула дуэль. Подлец был легко ранен и – он ведь был трус, все подлецы трусы! – бросился наутек. Лоренцо преследовал его в улицах и закоулках, пока противник не напал на него из-за угла. Лоренцо, раненный, прикончил мерзавца, отомстив за сестру, – но тут же рухнул без чувств и, наверное, истек бы кровью, когда б поблизости не оказался Фессалоне. Поняв, что случилось, он сбросил мертвое тело в канал, а синьора Лоренцо перенес в свою гондолу и привез в свое палаццо. Человеколюбивый поступок, скажете вы? – угрюмо взглянул на Александру Чезаре. – Да… но всю жизнь потом синьор Лоренцо проклинал судьбу за это человеколюбие! Куда милосерднее было бы, если бы Фессалоне счел его мертвым и тоже сбросил в воды канала… или просто убил бы, чтобы ограбить. Он мог отнять у синьора Лоренцо деньги и жизнь – а вместо этого отнял честь и счастье… Дальше понятно? Можно не рассказывать? – В глазах Чезаре мерцала злая тоска.
Александра вздохнула. И впрямь, зачем рассказывать дальше? И так все понятно. Как это там, в письме Фессалоне? «…в его кармане я отыскал несколько любопытных бумаг…» Можно не сомневаться, что Фессалоне предложил князю Гвидо Байярдо его же письмо – за изрядную, о, конечно же, преизрядную сумму!
– А Лоренцо? – спросила она чуть слышно.
– А синьор Лоренцо был гнусно оклеветан. Фессалоне представил дело так, будто синьор Лоренцо предлагал тому самому негодяю купить письмо, изобличающее его преступление. Сумма, дескать, была слишком велика, завязался спор, потом драка… ну и так далее, все почти как на самом деле, однако же Фессалоне сообщил Байярдо, будто Лоренцо расплатился с ним этим письмом… которое он теперь готов продать. Отец не медлил. Он прислал Фессалоне деньги… не убийцу с ядом или кинжалом, – добавил Чезаре, заметив, как вспыхнули глаза Александры, – а деньги, ибо Фессалоне отправил князю лишь список, оставив у себя подлинник письма, уверяя при этом, что будет хранить его у верного человека, который, в случае его насильственной смерти, сделает тайну Фьоры Байярдо всеобщим достоянием.
– А Лоренцо?! – повторила Александра, еле сдерживая слезы, потому что предчувствовала, что случилось дальше с неосторожным юношей.
– Лоренцо… Синьор Лоренцо тоже получил от отца не яд и не кинжал, а только проклятье – и запрещение носить имя Байярдо. Отец приказал ему покинуть Италию и не пожелал больше видеть. Имя его было забыто в семье.
– Но почему же он не убил Фессалоне?! – воскликнула Александра вне себя от гнева – и осеклась, вспомнив условие, которое выставил «ее приемный отец».
– Вот именно, – кивнул Чезаре. – Вот именно! И синьор Лоренцо (я был вместе с ним) жил во Франции десять лет, пока до него не дошла весть о смерти отца (значит, теперь был снят запрет на возвращение в Рим) и Фьоры. Теперь у синьора Лоренцо были развязаны руки, и он начал охоту за Фессалоне, пытаясь отыскать следы подлинника отцовского письма. Он подкупил одного из слуг в доме Фессалоне и через некоторое время узнал о тайнике. Однако нам ничего не удалось найти на полу в секретной комнате, кроме этих двух размазанных листков (очевидно, там было слишком сыро). Где-то, конечно, есть еще один тайник, там и хранятся драгоценные бумаги, но где он и как открывается, знает только Маттео – и, может быть, вы, прекрасная синьорина.
– Да я не знаю! – заломила руки Александра. – Говорю же вам, я не знаю! Только что казалось, будто вы поверили мне, а теперь… – Она махнула рукой. – Вот увидите: когда вы наконец-то найдете этого Маттео или самого Бартоломео Фессалоне, они вам подтвердят, что я и слыхом не слыхала ни о каких… О господи, что с вами?! – вскричала она, простирая руки к Чезаре, лицо которого сделалось таким… таким…
Ужас был на нем, и ярость, и бессилие, и отвращение! Он с силой ударил себя кулаком в лоб:
– Porca Madonna! Да будь я проклят! Я поверил, я ей поверил, а она…
– Что с вами? – едва шевеля губами, прошептала Александра. – Ради бога…
– О нет, не надо о боге, синьорина! Вы ловко обвели меня вокруг пальца и весьма хитро все из меня выудили. А я-то попался на удочку… но ведь вы так отчаянно кричали, так звали на помощь… Я поверил! Поверил, что вы испугались его вчера в опере и нынче ночью, в кабинете синьора Лоренцо. Вот уж воистину, браво, мертвецы! – захохотал он, однако почти сразу оборвал свой горестный хохот. – Я подумал, что вы испугались этого ожившего мертвеца, думал, что вы, как и все мы, не сомневались… Я и сам не сразу узнал его, только потом уже сообразил. А вы, стало быть, все знали, да?
– Прекратите! – что было мочи закричала Александра, испугавшись, что Чезаре сошел с ума – и она тоже спятит, если послушает его хоть полминуты. – Прекратите этот бред! В чем я не сомневалась? Что я знала? Кого я испугалась? Что вы думали? Говорите толком, ну?
Чезаре медленно покачал головой:
– Porca Madonna! Я думал, вы испугались актера в опере и «негра»-посланника, потому что узнали: это ведь один и тот же человек! Значит, мы его вовсе не убили. Значит, он подстроил свою смерть! – Он
