– Я собирался сказать при встрече.
– Я позвоню моей подруге. Не следовало вам посылать розы. Это роскошество.
– Какой подруге? Лара, будьте осторожны в том, что скажете ей. Меня зовут Питер Аткинсон. Я – журналист. Вы все еще в телефонной будке?
– Да.
– В той же?
– За мной не следят. Зимой они следят только из автомобилей. Они ленивы. Ни одного автомобиля рядом нет.
– У вас достаточно мелочи?
– У меня карточка.
– Пользуйтесь монетами. Карточку уберите. Вы звонили Бирджит по карточке?
– Это неважно.
Вновь она позвонила без десяти десять.
– Моя подруга занята на операции, – объяснила она. – Операция затянулась. У меня есть другая подруга. Она готова принять нас в своем доме. Если боитесь, возьмите такси до «Эйтонса», а дальше доберетесь пешком.
– Я не боюсь. Осторожничаю.
«Господи, – думал он, записывая адрес, – мы еще не встретились, а я уже послал ей две дюжины роз, и мы говорим, как любовники».
Мотель он мог покинуть двумя путями: через переднюю дверь, выводящую на автостоянку, или заднюю, выходящую в коридор, через который, уже по другим коридорам, он мог попасть к регистрационной стойке. Погасив свет в номере, Джастин приник к окну, оглядывая автостоянку. Под полной луной машины поблескивали серебристым инеем. Из двадцати автомобилей только в одном сидели двое: женщина за рулем, мужчина – рядом. Они спорили. О розах? О прибыли? Женщина жестикулировала, мужчина качал головой. Вылез из кабины, что-то рявкнул (выругался?), захлопнул дверцу, сел в другой автомобиль, уехал. Женщина осталась на месте. В отчаянии всплеснула руками, потом ударила ими по рулевому колесу. Голова упала на руки, она зарыдала. Подавив абсурдное желание успокоить ее, Джастин коридорами прошел к регистрационной стойке и вызвал такси.
Дома располагались углом к улице, словно корабли, входящие в гавань. Двери находились выше уровня тротуара. Под пристальным взглядом большого серого кота, устроившегося на подоконнике в доме номер семь, Джастин поднялся по лестнице дома номер шесть и нажал на кнопку звонка. Он взял с собой все свои вещи: сумку через плечо, деньги и, несмотря на совет Лесли не делать этого, оба паспорта. За номер мотеля заплатил вперед. Так что при необходимости мог вернуться туда. Ночь выдалась ясной и морозной. У тротуара стояли автомобили, по тротуарам гулял только ветер. Дверь открыла высокая женщина.
– Вы – Питер.
– А вы – Лара?
– Естественно.
Она закрыла за ним дверь.
– За вами следили? – спросил он.
– Возможно. А за вами?
Они смотрели друг на друга, стоя прямо под люстрой. Бирджит не преувеличивала: перед ним стояла красавица. Не просто красавица, но и умница. А холодная отстраненность взгляда, поначалу заставившая его внутренне сжаться, указывала прежде всего на научный склад ума. Она изучала его, как изучала окружающий ее мир. Лара носила черное: брюки, длинный свитер, косметикой не пользовалась. Голос при непосредственном общении звучал еще печальнее, чем по телефону.
– Я очень сожалею о том, что произошло. Это ужасно. Для вас это был такой удар.
– Спасибо за теплые слова.
– Ее убила «Дипракса».
– Я в этом уверен. Пусть и не напрямую, но убила.
– Многие люди погибли от «Дипраксы».
– Но не всех их предал Марк Лорбир.
Сверху донесся гром телевизионных аплодисментов.
– Эми – моя подруга, – у нее выходило, что дружба – тяжелая болезнь. – Сейчас она работает регистратором в больнице Доуса. Но, к сожалению, подписала петицию, в которой выражается пожелание восстановить меня на работе, и является одним из основателей общества «Врачи Саскачевана за честность». Поэтому они только и ищут предлог, чтобы уволить ее.
Он уже собрался спросить, кто он для Эми, Куэйл или Аткинсон, когда сильный женский голос позвал их, а на верхней ступеньке лестницы появилась пара меховых шлепанцев.
– Приведи его наверх, Лара. Ему надо выпить.
Эми, среднего возраста, полная, принадлежала к тем серьезным женщинам, которым нравилось придавать себе легкомысленный вид. Она была в кимоно из алого шелка и большущих серьгах. Шлепанцы были украшены стеклянными глазами. А вот глаза Эми прятались в тени, а в уголках рта собрались морщинки боли.
– Людей, которые убили вашу жену, надо повесить, – сказала она. – Шотландское, бурбон, вино? Это Ральф.
