– У Марка двойственная позиция. Для него это нормально. С одной стороны, благодаря «Дипраксе» он видит себя спасителем Африки. С другой, он испуган и испытывает стыд. Отсюда и его признания.
– Он на службе в «Три Биз» или «КВХ»?
– Скорее всего Марк получает деньги и там, и там. Такой уж он человек.
– Каким образом «КВХ» удалось засунуть вас в университет Доуса?
– Только потому, что я дура, – гордо повторяет Лара, словно и не услышав, что он охарактеризовал ее с точностью до наоборот. – Разве я подписала бы контракт, если бы не была дурой? В «КВХ» работают очень вежливые, очень обаятельные, очень умные, все понимающие люди. Я была в Базеле, когда ко мне пришли два молодых человека из Ванкувера. Мне это польстило. Как и вы, они прислали мне розы. Я им сказала, что клинические испытания – дерьмо. Они согласились. Я им сказала, что они не должны продавать «Дипраксу» как безопасный препарат. Они согласились. Я им сказала, что многие побочные эффекты не были должным образом исследованы. Они восхитились моей смелостью. Один из них был русский, из Новгорода. «Пойдемте на ленч, Лара. Давайте все обговорим». И они предложили мне поехать в Доус, чтобы по собственной методике провести клинические испытания «Дипраксы». Они внимали голосу разума, в отличие от их начальников. Они признали, что проведенные клинические испытания недостаточно корректны. И в Доусе у м еня появлялась возможность установить истину. Я создала этот препарат. Я им горжусь, они – тоже. Университет гордится предоставленной возможностью проверить препарат в действии. Мы обо всем договорились. Доус приглашает меня, «КВХ» оплачивает мои исследования. Доус – идеальное место для таких клинических испытаний. В резервациях есть индейцы, больные туберкулезом. В Ванкуверской колонии хиппи у больных выявляются штаммы, устойчивые к лекарственным препаратам. Для «Дипраксы» это оптимальная комбинация. Все это и легло в основу договора, который я подписала и согласилась на условия конфиденциальности. Я была дурой, – в который раз повторила она, голосом, не допускающим возражений.
– И у «КВХ» есть представительство в Ванкувере.
– Большое представительство. Третье по величине после Базеля и Сиэтла. Так что они могли держать меня под наблюдением. В этом и заключалась их цель. Держать меня на мушке и контролировать. Я подписала глупый контракт и с головой ушла в работу. В прошлом году я завершила исследования. Вывод получился отрицательный. Я сочла необходимым сообщить моим пациентам свое мнение о потенциально опасных побочных эффектах «Дипраксы». Я – врач, и забота о больных моя священная обязанность. Я также пришла к выводу, что медицинская общественность должна знать о полученных мною результатах, и отправила статью в известный журнал. Но такие журналы не любят публиковать негативные новости. Я это знала. Знала и то, что журнал обратится к трем знаменитым ученым с просьбой прокомментировать мою статью. А вот журнал не знал, что знаменитые ученые подписали выгодные контракты с отделением «КВХ» в Сиэтле по созданию на основе новейших достижений биотехнологии препаратов для лечения других болезней. Они незамедлительно сообщили о моей статье в Сиэтл. Оттуда информация поступила в Базель и Ванкувер.
Лара протягивает ему сложенный белый листок. Он разворачивает его, а по спине бегут мурашки. Он уже знает, что ему предстоит прочитать:
«КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ШЛЮХА. НЕ ТЯНИСЬ ВОНЮЧИМИ РУКАМИ К НАШЕМУ УНИВЕРСИТЕТУ. ВОЗВРАЩАЙСЯ В БОЛЬШЕВИСТСКИЙ СВИНАРНИК. ПЕРЕСТАНЬ ПОРТИТЬ ЖИЗНЬ ПОРЯДОЧНЫМ ЛЮДЯМ СВОИМИ ПРОДАЖНЫМИ ТЕОРИЯМИ». Большие буквы, распечатанные на принтере. Правильное построение фраз. Ни единой грамматической ошибки. «Мы это уже проходили», – думает Джастин.
– По соглашению с «КВХ» университет Доуса получал долю прибыли с мировых продаж «Дипраксы», – продолжает она, небрежно выхватив из его рук письмо. – Сотрудники, верные руководству больницы, получают привилегированные акции. Остальные – такие вот письма. Верность больнице котируется выше верности пациентам. А превыше всего – верность «КВХ».
– Этот пасквиль написала Холлидей, – говорит Эми, вплывая в кабинет с подносом: она принесла кофе и печенье. – Холлидей – главная лесбиянка медицинской мафии Доуса. В больнице у всех есть выбор: целовать ей задницу или умереть. Все и целовали. За исключением меня, Лары да еще двух-трех идиотов.
– Откуда вы знаете, что написала она? – спрашивает Джастин.
– Провели анализ ДНК этой коровы. С марки на конверте взяли образец ее слюны. Она любит заниматься в тренажерном зале больницы. Мы с Ларой украли волосок с ее розовой щетки для волос и сравнили ДНК.
– Кто-нибудь предъявил ей обвинение?
– Естественно. Совет больницы. Корова призналась. Сказала, что перегнула палку, выполняя свои обязанности, которые заключаются исключительно в защите интересов больницы. Сорвала аплодисменты. Сослалась на эмоциональный стресс, что на ее языке означает сексуальную зависть. Дело закрыли, корову поздравили. Потом вышибли из больницы Лару. Я – следующая.
– Эмрих – коммунистка, – объясняет Лара без тени иронии. – Она русская, выросла в Петербурге, когда он звался Ленинградом, училась в советских институтах, следовательно, она коммунистка и враг монополий. Удобное объяснение.
– Эмрих и не создавала «Дипраксу», не так ли, дорогая? – напоминает ей Эми.
– Создатель «Дипраксы» – Ковач, – с горечью соглашается Лара. – Ковач – абсолютный гений. Я же годилась только в лаборантки. Но Лорбир был моим любовником и потребовал от Ковач поделиться со мной славой.
– Поэтому они больше не платят тебе денег, не так ли, дорогая?
– Нет. На то есть другая причина. Я нарушила условия конфиденциальности, то есть заключенный нами контракт потерял силу. Это логично.
– Лара еще и проститутка, не так ли, дорогая? Трахалась с симпатичными парнями, которые послали ее в Ванкувер, только на самом деле этого не было. В Доусе никто не трахается. И все мы здесь христиане, за исключением евреев.
– Поскольку препарат убивает пациентов, я очень сожалею о том, что создала его, – говорит Лара, предпочитая пропустить мимо ушей последние реплики Эми.
– Когда вы в последний раз видели Лорбира? – спрашивает Джастин, едва они вновь остаются вдвоем.
