«Что же касается воровства любви, – подумала она, – то не требуется семь пядей во лбу для того, чтобы догадаться, кто в этом дуэте подворовывал любовь».
Джастин не отреагировал на ее эмоциональный выплеск, а может, она не увидела его реакции, потому что ее отвлек собачий лай: одна начала, а остальные подхватили, по всей Мутайге.
– Она видела от тебя только добро, Джастин, и ты это знаешь. Негоже тебе корить себя за преступления, которые ты не совершал. Так поступает множество людей, теряя близкого человека, но они несправедливы по отношению к самим себе. Мы не можем относиться к нашим близким так, словно они могут умереть в любую минуту. Из этого ничего путного не выйдет. Не правда ли? Ты был ей верен. Всегда, – добавила Глория, случайно намекнув на то, что о Тессе она такого сказать не может. И ее намек не остался незамеченным, она могла в этом поклясться, он уже собрался рассказать о том, каким мерзавцем оказался этот Арнольд Блюм, но тут же услышала, как повернулся в замке ключ ее мужа, и поняла, что момент откровенности безвозвратно утерян.
– Джастин, старина, как дела? – воскликнул Вудроу, плеснул себе чуть-чуть вина, хотя обычно отдавал предпочтение виски, и плюхнулся на диван. – К сожалению, больше никаких новостей. Ни плохих, ни хороших. Никаких зацепок, никаких подозреваемых, пока ничего. Никаких следов Арнольда. Бельгийцы дают вертолет, Лондон – второй. Деньги, деньги. Наша общая беда. Однако он – гражданин Бельгии, так почему нет. Ты сегодня очень красивая, сладенькая. Что у нас на обед?
«Он выпил, – раздраженно подумала Глория. – Делает вид, что работает допоздна, а сам пьет в кабинете, тогда как я должна заниматься с детьми». Тут она уловила какое-то движение у окна и к еще большему своему неудовольствию поняла, что Джастин решил откланяться, вспугнутый слоновьей бестактностью ее мужа.
– А как же обед? – запротестовал Вудроу. – Старина, силы тебе еще понадобятся.
– Вы очень добры, но, боюсь, у меня нет аппетита. Спасибо тебе за все, Глория. Сэнди, спокойной ночи.
– И Пеллегрин шлет телеграммы с выражением поддержки. Говорит, что горюет весь Форин-оффис. Не звонит только потому, чтобы не обременять тебя.
– Бернарда всегда отличал особый такт.
Глория наблюдала, как закрылась дверь, услышала шаги по бетонной лестнице, посмотрела на пустой стакан на бамбуковом столике у французского окна, и в голове ее вдруг сверкнула пугающая мысль: она больше никогда не увидит его.
За обедом Вудроу, как обычно, ел неряшливо, насыщался, а не получал удовольствие от еды. Глория, у которой, как и у Джастина, пропал аппетит, наблюдала за мужем. То же проделывал и Джума, их слуга, на цыпочках кружащий вокруг стола.
– Как у нас дела? – заговорщически прошептал Вудроу, ткнув пальцем в пол и предлагая ей понизить голос.
– Нормально, – она приняла условия игры. – С учетом обстоятельств.
«Что ты сейчас делаешь внизу? – гадала она. – Лежишь на кровати, уставившись в темноту? Или стоишь у окна, смотришь через прутья решетки в сад, говоришь с ее призраком?»
– Ничего важного не выяснилось? – спросил Вудроу. Имен он, учитывая присутствие Джумы, избегал.
– Насчет чего?
– Насчет нашего мальчика-побегунчика, – он похотливо заулыбался, ткнул пальцем в бегонии и беззвучно произнес:
Не один час Глория лежала без сна рядом с похрапывающим мужем, а когда ей вдруг послышался донесшийся снизу звук, выбралась из кровати, подошла к окну, выглянула в сад. В город подали электричество, и он сиял россыпью огней. Но призрак Тессы не скользил по залитому светом саду. Не увидела она и Джастина. Вернувшись к кровати, обнаружила в ней Гарри, который спал, сунув большой палец одной руки в рот и положив вторую на грудь отца.
Семья, как обычно, поднялась рано, но Джастин их опередил. Все в том же мятом костюме, он буквально не находил себе места. Глория отметила, что его щеки залиты румянцем. Мальчики, как их и учили, важно пожали ему руку, он меланхолично ответил на их приветствие.
– О, Сэнди, доброе утро! – воскликнул он, как только появился Вудроу. – Не мог бы ты уделить мне пару минут?
Мужчины удалились на залитую солнцем веранду.
– Я насчет своего дома, – начал Джастин, как только они оказались наедине.
– Здешнего или лондонского, старина? – вопросом на вопрос ответил Вудроу, изображая веселье. И Глория, которая слышала каждое слово через раздаточное окошко, соединяющее веранду с кухней, с радостью хряпнула бы его по голове чем-то тяжелым.
– Здешнего, в Найроби. Ее личные бумаги, письма адвокатов. Материалы семейного трастового фонда. Документы, которые дороги нам обоим. Я не могу оставить без надзора ее личную документацию. Она не предназначена для глаз кенийских полицейских.
– И какой же выход, старина?
– Я бы хотел поехать туда. Прямо сейчас. Как твердо и решительно! У Глории пела душа. Как решительно, несмотря ни на что!
– Мой дорогой друг, это невозможно. Эти писаки сожрут тебя живьем.
– Откровенно говоря, я в это не верю. Полагаю, они могут попытаться сфотографировать меня. Они будут выкрикивать свои вопросы. Если я им не отвечу, на большее они не пойдут. Поймаем их, пока они бреются.
Глория прекрасно знала, чем на это ответит Вудроу. Через минуту он будет звонить в Лондон Бернарду Пеллегрину. Так он поступал всегда, если хотел действовать через голову Портера Коулриджа и получить
