сквозь зазоры между портьерами, освещали связанные вручную инвалидами щиты, маски, коврики и покрывала, которыми Тесса оживляла полученную от государства мебель. И ведь создавала уют! «Такой же камин, как у нас, такие же стальные балки, обшитые деревом, имитирующие дуб старой Англии. Все, как у нас, только поменьше, потому что детей у Куэйлов не было и Джастин занимал более низкую должность. Тогда почем у жилище Тессы всегда выглядело как настоящий дом, а по нашему сразу чувствовалось, что мы – временщики?»
На середине комнаты он замер, охваченный воспоминаниями. «Здесь я стоял и читал ей мораль, ей, дочери графини. Рядом с инкрустированным столиком, который, по ее словам, очень любила мать. Я опирался на спинку этого непрочного стула из атласного дерева и вещал, словно папаша из викторианских времен. Тесса стояла у окна, в падавшем сзади солнечном свете ее платье из тонкой хлопчатобумажной материи стало прозрачным. Знала ли она, что обращался я к ее обнаженному силуэту? Что, глядя на нее, я видел мою мечту, ставшую реальностью, мою девушку на пляже, мою незнакомку в поезде?»
– Я подумал, что будет лучше, если я заеду к тебе и все выскажу сам, – сурово начал он.
– Почему ты так подумал, Сэнди? – спросила она.
Одиннадцать утра. Совещание в «канцелярии» закончено, Джастин отправлен в Кампалу, на трехдневную, никому не нужную конференцию, посвященную вопросам повышения эффективности распределения гуманитарной помощи. Я приехал по официальному делу, но оставил автомобиль на соседней улице, как чувствующий свою вину любовник, навещающий жену сослуживца. Господи, как же она красива! И молода! Какая у нее высокая, упругая грудь. Как только Джастин позволяет ей покидать их дом! Большие серые глаза, улыбка, говорящая о том, что ее обладательница, несмотря на юный возраст, много чего повидала. Вудроу не видит улыбки, потому что падающий в окно свет слепит глаза. Но он слышит ее в голосе Тессы. Дразнящем, пьянящем, аристократическом голосе. Который он в любой момент может оживить в памяти. Так же, как линии талии и бедер обнаженного силуэта, ее сводящую с ума походку. Неудивительно, что она и Джастин нашли друг друга: выходцы из одной конюшни, пусть их и разделяли двадцать лет.
– Тесс, честное слово, так продолжаться не может.
– Не зови меня Тесс.
– Почему?
– Это имя зарезервировано для других.
«Для кого? – задается вопросом он. – Для Блюма? Еще для кого-нибудь из ее любовников?» Куэйл никогда не называл ее Тесс. Гита, насколько знал Вудроу, тоже.
– Ты просто не должна так свободно выражать свои взгляды. Свое мнение.
Следующую фразу он приготовил заранее. Речь в ней шла о том, как положено вести себя жене дипломата, в чем она должна видеть свой долг. Но ему не удается произнести ее до конца. Слово «долг» вызывает мгновенную ответную реакцию.
– Сэнди, мой долг – это Африка. А твой? Он удивлен, что должен отвечать не только ей, но и себе.
– Мой долг – служить своей стране, пусть это и звучит помпезно. И Джастина тоже. Выполнять задачи, поставленные Министерством иностранных дел и послом. Я ответил на твой вопрос?
– Ты знаешь, что нет. Совсем не ответил. Я спрашивала совсем о другом.
– Что-то я тебя не понимаю.
– Я думала, ты можешь прийти, чтобы поговорить о тех документах, которые я тебе передала.
– Нет, Тесса, разумеется, нет. Я пришел, чтобы попросить тебя не рассказывать всем и каждому Тому, Дику и Гарри об ошибках и неправильных действиях правительства президента Мои. Я пришел, чтобы попросить тебя играть за команду, вместо того чтобы… ты знаешь, о чем речь, – грубо закончил он.
Говорил бы я с ней так сурово, если бы знал, что она беременна? Наверное, смягчил бы тон. Но поговорил бы обязательно. Гадал я о том, беременна ли она, когда пытался не замечать ее обнаженного силуэта? Нет. Я ужасно ее хотел, и она могла это понять по моему изменившемуся голосу и по неестественности движений.
– Сие означает, что ты их не прочитал? – Она определенно старалась свести разговор исключительно к содержанию документов. – Ты собираешься сказать, что у тебя не нашлось времени.
– Разумеется, я их прочитал.
– И какие мысли возникли у тебя после того, как ты их прочитал, Сэнди?
– Я не нашел в них ничего такого, чего бы не знал раньше, а что-либо изменить я не в силах.
– Такой ответ характеризует тебя не с лучшей стороны, Сэнди. Более того, свидетельствует о малодушии. Почему ты не можешь ничего сделать?
– Потому что мы – дипломаты, а не полисмены, Тесса, – Вудроу ненавидел свой голос. – Ты говоришь мне, что государство Мои насквозь коррумпировано. Я никогда в этом не сомневался. Страна умирает, она обанкротилась, все, от организации туризма до заботы о диких животных, от образования до транспорта, от системы социального обеспечения до средств коммуникации, разваливается из-за воровства, некомпетентности, пренебрежения к исполнению обязанностей. Точно подмечено. Ты говоришь, что министры и чиновники грузовиками воруют продукты и медикаменты, предназначенные голодающим и больным беженцам, иногда проделывая это по договоренности с сотрудниками агентств, занимающихся распределением гуманитарной помощи. Разумеется, воруют. Расходы на здравоохранение в Кении составляют пять долларов на человека, и это до того, как все чиновники, сверху донизу, урвут свой кусок. Полиция избивает тех, кто по глупости привлекает к этим вопросам внимание общественности. Тоже правда. Ты изучала их методы. Говоришь, что они используют водную пытку. Держат людей в воде, потом избивают, но следов не остается. Ты права. Они избивают. Всех, кто попадет под руку, без разбора. А мы не протестуем. Они также сдают оружие в аренду знакомым бандитам, с условием, что те вернут его до восхода солнца, иначе о залоге придется забыть. Посол разделяет твое возмущение, но мы не протестуем. Почему нет? Потому что находимся здесь, и слава богу, чтобы представлять свою страну, а не
– И еще вы представляете интересы британского бизнеса, – игриво напомнила она.
