люди подходят к подножию холма.
– Мы очень рады вашему приезду, сэр. Как долго мы будем наслаждаться вашим обществом, сэр?
За него отвечает Маккензи. Лорбир и сопровождающие останавливаются у подножия холма, дожидаясь, пока к ним спустятся Маккензи и Джастин.
– До завтрашнего дня, Артур. Мы улетим в это же время, – говорит Маккензи.
– Но не дольше, пожалуйста, – Артур искоса оглядывает придворных. – Не забудьте про нас после отъезда, мистер Аткинсон. Мы будем ждать ваши книги.
– Жаркий день, – отмечает Маккензи, когда они спускаются с холма. – Должно быть, уже сорок два, а еще не вечер. И все же это рай на земле. Вылет завтра в это же время, не забудьте. Привет, Брандт. Вот твой журналист.
Джастин не ожидал столкнуться с таким дружелюбием. Глаза, которые в больнице Ухуру не видели его в упор, теперь светятся радушием. На обожженном солнцем лице просто не хватает места для искренней, заразительной улыбки. В горловом голосе, что-то нервно бормотавшем в палате Тессы, появился командирский металл. Двое мужчин обмениваются рукопожатием, пока Лорбир говорит. Лорбир сжимает руку Джастина двумя руками. Рукопожатие его дружеское, крепкое.
– Вас проинструктировали в Локи, мистер Аткинсон, или вся тяжелая работа оставлена на меня?
– Боюсь, времени для инструктажа у меня не было, – отвечает Джастин, тоже улыбается.
– Ну почему журналисты всегда торопятся, мистер Аткинсон? – весело жалуется Лорбир, отпускает руку Джастина, чтобы обнять его за плечо и увлечь к посадочной полосе. – Неужели в наши дни правда так быстро меняется? Мой отец всегда учил меня: правдивое – вечно.
– Мне бы очень хотелось, чтобы он просветил в этом моего редактора.
– Но, возможно, ваш редактор не верит в вечность? – осведомляется Лорбир, разворачивает Джастина, подносит палец к его лицу.
– Возможно, не верит, – не спорит Джастин.
– А вы? – Брови, словно у клоуна, вопросительно взлетают вверх.
На мгновение Джастин теряется. «
– Думаю, что мне надо еще пожить какое-то время, прежде чем я смогу ответить на этот вопрос.
Его слова вызывают у Лорбира приступ смеха.
– Но не слишком долго, старина! Иначе вечность придет и заберет вас к себе! Вы когда-нибудь видели, как сбрасывают продовольствие? – внезапно он понижает голос, хватает Джастина за руку.
– Боюсь, что нет.
– Тогда я вам покажу. И вы сразу поверите в вечность, уверяю вас. Его сбрасывают четыре раза в день, и всякий раз это божественное чудо.
– Вы очень добры.
Лорбир готовится произнести стандартный монолог. Джастин, многоопытный дипломат, софист, это чувствует.
– Мы стараемся быть эффективными, мистер Аткинсон. Мы стараемся накормить тех, кто действительно голоден. Возможно, мы раздаем лишнее. Я не считаю это преступлением, если люди, которые приходят к нам, голодают. Возможно, где-то они лгут нам, о том, как живут в своих деревнях, как много их соседей умирает. Возможно, благодаря нам появится несколько миллионеров черного рынка. Это, конечно, плохо. Вы согласны?
– Согласен.
Джейми возникает рядом с Лорбиром, ее сопровождает группа африканских женщин. У них в руках папки с зажимом для бумаг.
– Возможно, владельцы продовольственных лавок не любят нас, потому что мы подрываем их торговлю. Возможно, колдуны говорят, что мы со своими высокоэффективными западными лекарствами лишаем их работы. Возможно, раздачей продовольствия мы создаем зависимость. Понимаете?
– Понимаю.
Улыбка во все тридцать два зуба отметает все эти мелочи.
– Послушайте, мистер Аткинсон. Расскажите об этом вашим читателям. Расскажите толстозадым бюрократам ООН в Женеве и Найроби. Всякий раз, когда мой продовольственный пункт вкладывает ложку овсяной каши в рот голодающего ребенка, я делаю свою работу. И следующей ночью сплю за пазухой у господа. Потому что оправдал свое появление на свет божий. Вы скажете им об этом?
– Я постараюсь.
– Как вас зовут?
– Питер.
– Брандт.
Они вновь пожимают друг другу руки. На этот раз рукопожатие затягивается.
– Спрашивайте меня о чем хотите, Питер. Договорились? У меня нет секретов от бога. Хотите спросить о чем-то особенном?
– Пока нет. Возможно, позже, когда я немного пообвыкну.
– Это хорошо. Знакомьтесь с обстановкой. Правдивое – вечно,так?
