– И эти люди еще смеют называть себя гуманистами! – возмущается он, вызывая улыбки медсестры из Глазго и ее помощников. С тем же отвращением произносила последнее слово и Тесса. – Работа – не бей лежачего, жалованье не облагается налогом, пенсии выше крыши, дорогие машины, для детей – бесплатно лучшие школы! Да еще поездки по свету на всем готовом! Я их видел, Питер! В роскошных швейцарских ресторанах, за одним столом с симпатичными лоббистками фармакологических компаний. Чего они прикрываются гуманизмом? У Женевы есть несколько лишних миллиардов долларов? Отлично! Потратим их на фармакологию, а объедками с барского стола облагодетельствуем Африку!
– В каком статусе вы их видели, Брандт? Головы поднимаются. Все, кроме Джастина. Раньше, похоже, никто не пытался поставить под сомнение слова пророка. Глаза Лорбира округляются. Лоб сбирается в морщины обиды.
– Говорю вам, Питер, я их видел. Вот этими глазами.
– Я не сомневаюсь, что вы их видели, Брандт. Но у моих читателей такие сомнения могут возникнуть. Они зададутся вопросом: «Кто такой этот Брандт, который их видел?» Вы работали в ООН? Или обедали в том же ресторане? – Короткий смешок, прелюдия к третьему варианту. – А может, вы служили
– Если вы хотите повернуться лицом к богу, сначала надо согрешить, – сиплым голосом нарушает затянувшуюся паузу Лорбир. – В этом месте все верят в милосердие господа, Питер, поверьте мне.
Но обида не покидает лица Лорбира. Как и тревога. Он предчувствует, что его ждут плохие новости, услышать которые ему ой как не хочется. На обратном пути он предпочитает компанию комиссара Артура. Двое мужчин идут, взявшись за руки, как принято в племени динка, здоровяк Лорбир в хомбурге и сухонький Артур в бейсболке из Парижа.
Деревянный частокол с проемом, заложенным бревном, которое выполняет роль ворот, огораживает владения Брандта, координатора распределения продовольствия, и его помощников. Дети остаются за частоколом. Только Артур и Лорбир сопровождают дорогого гостя в ознакомительном туре, показывая местные достопримечательности. Импровизированная душевая кабинка с баком над головой. Вода, естественно, нагревается солнцем. Еще бак, для сбора дождевой воды, с насосом времен каменного века, который приводится в действие генератором, его ровесником. Все это – результат стараний Брандта.
– Когда-нибудь я запатентую это устройство! – восклицает Брандт и подмигивает Артуру.
Солнечная панель лежит на земле посреди загона для кур. Куры прыгают с нее на землю.
– Освещает весь лагерь! – хвалится Брандт. Но голос его лишен прежнего пыла.
Туалеты находятся в дальней части лагеря, у самого частокола, мужской и женский. Лорбир стучит в дверь мужского, распахивает, открывая вонючую дыру.
– Здешние мухи вырабатывают устойчивость к любому дезинфицирующему средству, которое мы используем против них, – жалуется он.
– Мультирезистентные мухи? – улыбаясь, спрашивает Джастин, и Лорбир бросает на него безумный взгляд, прежде чем его губы расходятся в жалком подобии улыбки.
Они пересекают лагерь, задержавшись у недавно вырытой ямы четыре на двенадцать футов. На дне, в красной грязи, свернулись кольцами желтые и зеленые змеи.
– Это наше бомбоубежище, Питер. Змеи в этом лагере кусают куда больнее, чем бомбы, – говорит Лорбир, жалуясь на жестокость природы.
Не дождавшись реакции Джастина, поворачивается к Артуру, чтобы разделить с ним шутку. Но Артур уже вернулся к воротам, где дожидалась свита. Как человек, жаждущий дружбы, Лорбир обнимает Джастина за плеча и не убирает руки, пока они неспешно идут к центральному тукулу.
– Теперь вам пора попробовать нашего жаркого из козлятины, – решительно заявляет он. – Наш старик-повар готовит жаркое лучше, чем в ресторанах Женевы! Вы – хороший парень, Питер. Вы – мой друг!
От двери до противоположной стены тукула не больше шестнадцати футов. Стол из деревянных поддонов. Сидеть предлагается на нераспечатанных коробках с пивом и растительным маслом. Под потолком жужжит электрический вентилятор, пахнет соей и спреем от москитов. Только у Лорбира, главы семьи, есть стул, который сейчас передвинули к столу от радиопередатчика. Последний тоже стоит на коробках, рядом с газовой плитой.
Лорбир восседает на стуле во главе стола, по-прежнему в хомбурге. Джастин – по одну его руку, Джейми – по другую, это ее законное место, как его главной помощницы. С другой стороны Джастина сидит молодой врач из Флоренции с длинными волосами, забранными в конский хвост. За ним – Элен, шотландка из аптеки. Напротив Элен – медицинская сестра-нигерийка по имени Салвейшн.
У других членов большой семьи Лорбира нет времени ни для знакомства, ни для светской беседы. Они накладывают жаркое в тарелку, едят стоя или садятся ровно на столько, чтобы переправить содержимое тарелки в желудок, и уходят. Лорбир энергично помешивает жаркое ложкой, его глаза находятся в непрерывном движении, он ест и говорит, ест и говорит, говорит. И хотя иногда обращается к кому-то из своих, ни у кого нет сомнений, что его мудрые речи прежде всего предназначены для ушей журналиста из Лондона. Первая тема, которой касается Лорбир, война. Не постоянные межплеменные стычки, а эта «чертова большая война», которая идет на нефтяных полях Бенту на севере и с каждым днем распространяется все дальше на юг.
– У этих мерзавцев в Хартуме есть танки и артиллерия, Питер. Они рвут бедных африканцев в клочья. Если вы поедете туда, то увидите все собственными глазами. Если бомбардировками не удается добиться нужного результата, они посылают наземные войска. Этим солдатам нравится насиловать и убивать. И кто помогает им? Кто им аплодирует? Транснациональные нефтяные компании! Негодующий голос заглушает и подавляет. Остальные разговоры должны или закончиться, или прекратиться. Так и происходит.
