— Не слышу уверенности, старший лейтенант Пономарев. А что, если ваши предположения неправильны? Вы готовы принять ответственность за проведение акции?
— Разве есть у нас другой путь?
Другой путь, я так думаю, у нас был. Собрать манатки и торопливо на Большую Землю. Там в больших и красивых зданиях сидят большие и красивые дядьки, получающие каждый месяц большие и красивые зарплаты. Путь разбираются. Но в глубине души я понимаю, что в конечном итоге с Охотниками будут воевать не они, а совсем молодые мальчишки, которые не то что не знают особенностей агрессора, но даже не представляют, с какой силой им придется сражаться. И разве смогу я спокойно отсыпаться в тишине и уюте, зная, что ничего не сделал, хотя мог, для того, чтобы ненужных смертей было меньше. Как мне тогда в глаза маме смотреть. Да и Машка по головке не погладит.
Вот и выходит, нет иного пути для молодых лейтенантов из отдела “Пи”. Раз попал в переплет, полезай в водоворот. То ли народная мудрость, то ли по чистой случайности вылетела рифма.
— Если по уму дело организовать, все получится, — как можно увереннее говорю я, стараясь не отводить глаз от темного пятна, где по правилам находится лицо Садовника. — Есть, кроме предложенного плана, несколько идей. Так что трубите сбор командного состава. Не все же нам подушки смущенно теребить.
Боевую летучку проводим под копией “Черного квадрата” товарища Малевича. Пока поджидаем командиров пятерок, специально назначенных санитаров, способных держать в узде особо буйных бойцов сопротивления, Садовник, блестя эрудицией, рассказывает историю создания великой картины.
По его словам выходило, что давным-давно, когда меня еще не было на свете, он забежал в гости к тому самому товарищу Малевичу. Чайку с пече-нюхами попить, о девчонках поболтать, анекдоты потравить. И до того чаю нахлебались, что Садовник, в то время бывший простым секретным агентом, нечаянно опрокинул на автопортрет художника банку с краской. В результате Малевич, обругав Садовника “безруким болваном”, замалевал картину черной краской, пообещав под настроение изобразить на ней что-нибудь патетическое. Да, видно, руки не дошли.
— Так творится история, товарищи, — подытоживает рассказ Садовник, ковыряясь ногтем как раз в черном квадрате. Ищет, видать, что скрыто за верхним слоем. Старушка-смотрительница в обморок больше не падает, привыкла.
Собрание решено проводить в укороченном режиме. Всех подробностей бойцам не раскрываем в целях секретности, ограничиваясь лишь короткими, но четкими инструкциями.
— Иван Силуянович! — Пейпиво, гордый оттого, что его еще помнят по имени-отчеству, преданно пялит глаза. — Вам предстоит очень важная миссия. Готовы ли вы подвергнуть свою жизнь опасности? Перед тем как примете решение, напоминаю, что, отказавшись, вы рискуете еще больше. Отлично. Мы знали, что вам можно доверять. Необходимо до наступления рассвета пробраться в расположение партизанского отряда, руководимого генералом. Место и пароли получите у прапорщика Баобабовой. Она же расскажет о кратчайшем пути. Вручите вот этот пакет лично в руки товарищу, у которого дубовые венки на пиджаке. Здесь просьба присоединиться к нам в последнем и решительном бою. А также настоятельная просьба доставить в штаб захваченного в плен Охотника. Именно он передаст противнику наш ультиматум.
Секретный пакет, склеенный из акварели “Зимние колядки” работы неизвестного художника, надежно укладывается за пазуху Пейпива.
— Вам, — перевожу взгляд на главного врача некогда психиатрической клиники, — поручается обеспечить бойцов оружием. Район знаете? Хорошо. Пошлите верных и надежных товарищей по спортивным магазинам, по хозяйственным отделам, и чтобы к утру совершенное оружие было готово. Отвечаете за милитаризацию головой.
Монокль понимающе ковыряется в носу.
— Остальным товарищам обеспечить круглосуточную охрану базы. Усилить посты до пяти человек на окно. Разрешается в свободное от несения караулов время написать письма близким и родным. И еще: если некоторые особо несознательные бойцы не перестанут показывать при встрече язык, вместо того чтобы отдавать, как положено, честь рукой, обещаю, такие нарушители Устава с нами в атаку за человечество не пойдут. Выполняйте!
Санитары разбегаются объяснять сопротивленцам основы ближнего и дальнего боя. Монокль с группой ответственных товарищей летит шерстить магазины на предмет вооружения. Пейпиво с Баобабовой уединяются у скульптуры чугунного персонажа, размышляющего о смысле жизни. Мы остаемся наедине с Садовником.
— Армия! — вздыхает он, зло измываясь над ромашками. Удивительно, но цветы из кармана Садовник достает свежие, как будто только что сорванные. — Разве с такими психами можно кого-то победить? Ты, Алексей, умный лейтенант, неужели веришь во всю эту затею?
— Других у нас нет, — резко обрываю пораженческие настроения старшего товарища. — Мой дед, ветеран, между прочим, рассказывал, как в Отечественную сбежавшие из психушки десять больных три месяца удерживали господствующую высотку под Смоленском. От голода и жажды умирали, но не сдавались. До последнего. А вы говорите — армия. Если людей правильно организовать, горы свернуть можно.
— Тяжело нам будет.
— А вы не вздыхайте. Кому легко? Генералу, который, вместо того чтобы в кабинете кресло протирать, сейчас на кладбище оборону держит? Или Моноклю, призвание которого больных лечить, а не краску по хозяйственным отделам для нужд обороны тырить? Время нынче, товарищ Садовник, такое, неспокойное. И каждый человек на счету.
— Все я понимаю, Леша. Да только волнуюсь сильно. Раньше, когда мы дело с тарелками летающими имели, все понятно было. Взорвать кого надо, а кого надо, под подписку в родную Галактику отпустить. Или, к примеру, джиннов к порядку призвать, которые, совсем обнаглев, ручища к земным ископаемым тянули. А сейчас что? Зараза, нам противостоящая, до конца не изучена. Мы первые с ней боремся всеми доступными способами. И где гарантия, что в случае нашей победы подобное в другом месте не повторится?
— Не повторится. Обещать не могу, но сердцем чувствую. В клинике обстоятельства сложились определенным образом. Да и Монокль с сыночком руки приложили куда не следует.
— Выходит, они виноваты?
— Не надо искать виновных! — как можно тверже говорю я. — Не надо! Хотя виноваты, если хорошенько подумать, все те же американцы. А потому. Наши ученые компьютеры для чего изобретали? Для науки. А американцы, с их вечной любовью к обогащению, для того, чтобы в игрушки играть. Мы еще запрос в Гаагский суд пошлем. Разобраться надо, с какой стороны ветер дует.
— Думаешь, их работа?
Ничего я не ответил Садовнику. Зачем слова, когда и так все ясно. Россия во все времена лакомым куском для иноземного воронья была. И если не мечом, так пропагандой. А не пропагандой, так другим чем- нибудь. А Охотники… Верный способ в стороне остаться, если что не так.
— Мужики, вы чего грустные? А вот Машка Баобабова всегда веселая. На дворе чуть ли не третья виртуальная идет, а ей все сахар.
— Бронежилетик застегните, — сухо замечаю я, буравя две липучки, свободно болтающиеся без надобности.
— Ой, Лесик, с каких пор мы такие целомудренные? — Машка пытается хорохориться, но что-то заставляет ее выполнить приказ. Наверное, у меня щека от нервности сильно дергается. — Да ладно, жарко здесь.
— Жарко утром будет. Пойдешь в первых шеренгах.
— Уже догадалась, — вздыхает прапорщик и верная напарница. — Приманка для жадных до чужих голов Охотников.
— Правильно, — киваю ей. — Думаю, сделаем так: подпустим рисованных как можно ближе и одним залпом постараемся накрыть всю свору. Ради такой головы, как твоя, они все припрутся на место встречи.
— Две тысячи, — напоминает Садовник.
— Нас тоже не два десятка, — возражаю я, исподтишка наблюдая, как хищно изгибается Машка, пытаясь залепить две липучки. — Как говорил Суворов, не числом, а уменьем. Они не догадываются, что у
