голову:
— Ты что не спишь, Мати? Болит что-то?
— Да не… — Он подошел к столику. — Сестра Клара, можно мне на минутку в парк?
— Мати, ты с ума сошел?
— Ну, мне очень надо… Пожалуйста…
— Доктор говорил, чтобы никуда… И господин Кантор.
— Но они же не знают, как мне надо.
— Ночью… Что за фантазии?
— Да не фантазии… — Он смущенно переступил на теплом пластике. — Понимаете… у меня там йхоло. Зарыто под старым дубом. А сегодня — срок взять его. Так полагается, а то оно силу потеряет…
Сестра Клара не так уж давно была школьницей. Знала, что если речь идет о йхоло, о связанных с ним обрядах и секретах, дело это серьезное.
— Ох, Мати… Господин Кантор очень строго говорил, что…
— Да он боится, что я опять рвану на Кольцо! А куда я вот так-то?! — Ежики дурашливо поддернул пижамные штаны, опять потоптался.
— Говорят, ты уже гулял босиком…
— Но не в этой же арестантской хламиде!
— Ох… я не знаю…
Ежики сцепил два мизинца:
— Вот! Двумя кольцами клянусь — через десять минут приду обратно.
Такими клятвами не шутят, это Клара тоже знала.
— Но… неужели нельзя подождать до утра? Темнотища же в парке…
— А вы дайте ваш фонарик.
— Ох, Мати, — снова сказала Клара. И дала фонарик, с которым дежурные сестры обходят ночные палаты.
Очень старое, построенное в духе классицизма здание лицея левым крылом с маленьким боковым фасадом выходило на тихую улицу Бакалавров. А с трех сторон окружал его парк. Ежики вышел через больничный служебный вход, с тыльной стороны. Окно, ведущее в подвал, было недалеко. Ежики пробрался через лопухи и белоцвет. Потянул решетку…
Влажная ночная зябкость забралась под легонькую пижаму. А может, и не зябкость. В каком бы веке ни жил мальчишка, а средневековый страх старых подвалов просыпается обязательно, если надо вот так, ночью… К тому же после вчерашнего…
Если там, у столба, выступит из темноты Кантор? Если опять ловушка? Он даже остановился на миг. Но пересилил себя.
Все оказалось в порядке. Никто не помешал, и милый Яшка был на месте. Ежики отцепил кристалл от кабеля, подышал на него, как на озябшего птенца. В ответ ласково щекотнуло в ладонях.
Теперь скорее назад…
— Спасибо, сестра Клара. Я быстро, да?
— Ох, я вся перенервничала… Марш в постель, путешественник.
Нет, постель подождет. Сперва — Яшка! А… куда подключать-то?
От великой досады Ежики кулаком с Яшкой треснул себя по лбу. Ведь «Собеседника»-то нет! И скорее всего, нет его и в комнате у Ежики. Кантор его проверял и наверняка отдал чинить контакты. Значит, умолять Клару, чтобы отпустила снова, за компьютером, нет никакого смысла.
А может, у нее есть с собой что-то подходящее? Сейчас, ночью, не даст…
Здесь, в палате, был, конечно, экран. Однако даже если и отколупаешь панель (а как в темноте-то?), поди разберись, где там нужные клеммы… Да и большущий он, как засветится — Клара сразу увидит сквозь стеклянную дверь.
Ежики замычал от беспомощности и сел на пол у кровати… И опять защекотало в кулаке. Словно пойманный кузнечик шевелился… Нет, не кузнечик! Будто тихий приемник-ракушка с внутренней антенной — есть такие: любители их вешают на ухо, как серьгу.
Ежики, не веря еще, прижал кристалл к уху. Бился, жужжал неразборчивый капризный голосок.
— Ой… Яшка, это ты?
Сквозь жужжанье донеслось:
— Не толкай меня в ухо, пожалуйста, я не затычка! Возьми в руку вместе с монетой, она — отражатель.
Ежики из-под матраца выхватил спрятанную там монетку. Стиснул ее вместе с Яшкой в ладони. И отдалось в коже, в нервах, пробежало по жилам, отозвалось в ушных перепонках (а может, просто в голове):
— Ты чего так долго не шел за мной?!
— Яшка, прости… Тут такое было…
— Я тебя звал, звал. Даже луч посылал пятку щекотать… А ты…
— Я все объясню, Яшка… Не сердись.
— «Не сердись…» — В Яшкином голосе появилась снисходительная нотка. Будто у мальчишки, который еще дуется на обидчика, но не всерьез, а для порядка. — Я весь Информаторий переписал в себя за час, а потом лежу, лежу в этой дыре. Думал, насовсем…
«Информаторий!»
— Ой, Яшка! Спасибо тебе! Это ведь ты просигналил во Всемирный Комитет? Как у тебя получилось?
— Делов-то… — буркнул Яшка. — Помогло?
— Еще бы!.. — обрадованно отозвался Ежики. И осекся. Сообразил наконец, что происходит невероятное. — Яш… А как это ты… сейчас-то! Без компьютера… Как у тебя получается?
Яшка ответил серьезно:
— Это у тебя получается… Любой человек чувствительней компьютера, а уж если койво…
— А я, значит, правда койво?
— Я всегда говорю правду… Ты что, все еще на полу? Ложись давай…
Ежики тут же подчинился ворчливому приказу. И уже в постели сказал:
— А ты… в тебе, наверно, целый миллион койво, в одном. Ты вон какие чудеса творишь… — Он слегка подмазывался к Яшке, потому что Яшка, хотя и знает все на свете, разбирается в тысячах вещей, а сейчас еще к тому же вобрал в себя целый Информаторий, но по характеру все равно пацаненок — добрый, но капризный и упрямый… Интересно, как бы он выглядел, если был бы настоящим мальчишкой?
Казалось, Яшка усмехнулся. И стало ясно, что Ежикины мысли он прочитал.
— Глянь на экран…
Ежики посмотрел. Там — не на экране, а перед ним — просветлел воздух. И в воздухе этом обрисовался мальчик — большеголовый, кудлатый, лет девяти. В потрепанной, старинного вида матроске, в залатанных штанах с порванными застежками у колен, с перекрученной лямкой через плечо. Босой…
— Ой, Яшка!.. Это ты?!
— Тише… Можешь не говорить, а просто думать. Только отчетливо.
— Это ты, Яша? — отчетливо подумал и на всякий случай шевельнул губами Ежики.
— Не знаю… Такой был Лотик. Тот, который сделал мне окошко. По-моему, мы похожи… Теперь это я.
Мальчик шагнул от экрана, сел на край пластиковой кадки, из которой росла высоченная, под потолок, пальма. На левое колено положил правую ступню, стал осторожно трогать на косточке подсохшую болячку. Облизнул губы…
Как с таким говорить о серьезном? О самом главном?
Но Лотик-Яшка глянул исподлобья печально и требовательно. Черными глазами. Ежики понял: можно.
— Яшка… Я хочу попросить тебя о помощи.
У мальчика шевельнулись губы.
— Я тоже… — отдалось в Ежики.
