Сергей. А ты что такой довольный?
Виктор. А я открытие сделал, чему и радуюсь. Создадут у нас семинар имени меня. А может, еще и премию какую дадут.
Толя. А что за открытие? Поймем?
Виктор. Не-а. Ни черта не поймете.
Толя. А я, ребята, решил уходить с этой работы.
Виктор. А чего так, Тол?
Толя. Что-то в институте ребята много про карьеру стали говорить, какая у меня, как они считают, сейчас хорошо открылась, дорога открылась. А мне противно что-то: карьера-то есть, а вот работы никакой. Словесный блуд и лабуда сплошная. Работы хочу. Тебе, Топор, хорошо. Работа у хирурга всегда есть.
Сергей. Есть! Если Нач захочет, так только и слава, что хожу на работу, а оперировать не даст. Быстро сгнию.
Толя. Ты, Топорик, действительно хмурый?
Сергей. Понимаешь, Толь, гнетет меня мысль о Начальнике. Не пойму я его, а потому никак и в масть не попаду. То ли я о нем думаю лучше, чем он есть, то ли я о себе думаю лучше, чем я есть. То ли я вообще больше думаю о его отношении ко мне и не думаю о моем отношении к нему. То ли я вообще думать не умею. Вчера у меня с ним конфликт возник.
Толя. А в чем разногласия?
Сергей. Вчера я операцию одну сделал, пока он обсуждал со своими апостолами, какую тактику выбрать для лечения больного.
Толя. Какого больного?
Сергей. Которого я в это время оперировал.
— А ты знал, что он обсуждает?
— Конечно.
— Ну, ты силен. Так правильно вклеил тебе.
— Правильно-то правильно, но ждать нельзя было.
— К нему б зашел.
— Он не открывал. Да и боялся я. Начнутся закидоны о практике и теории, о статистике и жизни, о хирургическом экстремизме, черт те о чем. А больной помереть мог.
— Ну, объяснил бы после.
— А, он и так все понял, не дурак ведь, да не мог иначе. Сам понимаешь небось — престиж, реноме, наука, дисциплина, порядок — ну, в общем, все.
— А как же быть?
— А я знаю! Я знал, что нельзя так, и знал, что нельзя иначе. Хорошо хоть, что с больным все в порядке пока.
— А что Начальник сейчас?
— А черт его знает. Он все может. Может начать травить. Может отдельно в кабинете выволочку с обещанием травить — но только так, для порядка, хотя вообще-то он предпочитает публичные порки и казни, келейно-то он, как правило, зайчик. А может плюнуть. Или плюнуть сейчас, а в душе хамство затаить, а придет время, подвернется случай — вспомнит и убьет. Я его не понимаю, совсем не понимаю. То хороший мужик, то… Короче, как ил из Нила: и хлеб дает, и утопить, убить — все может. Вроде бы все понимает, а выводы делает, какие ему сейчас удобно.
— Во-первых, это не редкость, а во-вторых, преувеличиваешь, наверное.
— А может, преувеличиваю. Но работать трудно. Знаешь, морально тяжело.
Засмеялись.
— А вы всегда молчите почему-то, — а вы не молчите.
— А у нас самодержавие — и без толку, и боязно и скучно.
— Тогда уходи. Вместе искать будем.
— Не решаюсь. Виктор. Сам виноват.
Сергей. И сам тоже, но от этого не легче. Виктор. Плюнь, Серега, ходи на работу и работай себе, оперируй.
Сергей. А если операции не будут давать? Виктор. Не может этого быть. Виктор начал наливать в рюмки.
Сергей. Люблю я, когда ты мне говоришь, что может быть у нас, а что нет.
Виктор. Не знаю, Сережка, не знаю, но вот кол мне на голове теши…
Сергей. Ну ладно, Вить, если дело дошло до «кола» в качестве аргумента, то дальнейшая дискуссия бессмысленна.
Виктор. Все так, все так, но я не понимаю, как хирургу можно не давать оперировать. Что у вас, сдельная работа, что ли?!
Сергей. Спросил — объясняю. За нарушение хирург-начальник может официально отлучить какого-либо из своих от операций на какой-то определенный срок. В другом варианте, при недовольстве, можно тихой сапой, с помощью своих ближайших сотрудников, окончательно задушить деятельность. Он будет как в вате — на работе и без работы. Только зарплата.
Толя. Так ты что, уходить хочешь?
Сергей. Не решусь: зарплата, квартира, быт, еда и все остальное.
Виктор. Черт его знает, Сереж. Попробуй потолкайся еще, а если все так — уходи, не жди, когда начнут выталкивать. Так, Толь?
Толя. Я тоже так думаю.
ЕДУТ
— …Почему вы все свои настроения позволяете приносить на службу? Меня не интересует внутренний фон вашей нервной системы. Пришли на работу — будьте добры, улыбайтесь. И коллегам, и подчиненным, и больным. Испортили настроение коллеге — все немедленно отразилось на больном. Газеты читайте, газеты, дорогие товарищи. Дня два назад был фельетон «Горячий человек» — принять его как руководство к действию. Это о вас, о всех вас. Настроение должны оставлять дома. Слов меньше — дело, спокойно делать свое дело, без срывов, словоблудия и нервных словопрений. И вообще, больше дела, меньше слов.
Сергей поглядел на сидящего рядом коллегу:
— Фельетон-то помнишь?
— Как же. Мы уж говорили.
— С обратной связью у него туго. Начальник посмотрел на Сергея:
— Да, да, Сергей Павлович, это и к вам относится. Сделать удачно операцию — еще не значит позволять себе распускать собственные нервы. Мы с вами оперируем тем же скальпелем…
Телефонный звонок. Начальник. Я слушаю вас.
Как будто была команда «вольно» — все сели свободнее, заговорили.
Сергей. Это он к чему?
— Спроси что полегче. Начальник. Когда, когда?
Сергей. Я вроде стараюсь их не распускать.
— Совершенно не о тебе говорит. Скорей о себе, но не понимает этого.
Сергей. Устал я. Но фельетон-то именно о нем.
— Ну и что?
Начальник. По чьему решению? Говорили тихо все.
— Покажи зажигалочку. Откуда?
— Японская. Дай сигаретку.
— Ты оперируешь сегодня?
— Начну попозже, минут через сорок. Начальник. Хорошо. И когда ждать?
— До кружка добежим в шашлычную?
— А что же. Час будет времени приблизительно. Если на операции все в порядке будет.
— А Нач на кружок останется? Студенты хотели.
— Ближе к трем узнаем.
