— Зато еды жалко! — в отчаянии крикнул десятник. — А что это за война с пустым брюхом да на таком морозе?!
Тереза уже проходила мимо, направляясь в сторону лошадей. Неожиданно она развернулась и ногой врезала сидящему в лицо. Это был не показной пинок, но тяжелый удар, от которого офицер рухнул в снег, зажимая рот. Из замерзших разбитых губ хлынула кровь.
— Тон смени! — бросила она. — Я сказала — идем, и ты должен отвечать: «Так точно, госпожа!» Взять его, посадить на коня, и вперед!
Она повернулась, подошла к изможденной лошади и вскочила в седло.
— Едем! — крикнула она солдатам. — Ну? Кому-то еще холодно?
Легионеры видели, что случилось с десятником. Но все же один отозвался:
— Да, госпожа. Мне холодно.
Тереза мгновенно сообразила, что остальные скажут то же самое. Времени на раздумья не оставалось. Едва прозвучали эти слова, она стянула с себя потрепанный плед и швырнула его под ноги солдату.
— Держи, будет теплее.
Затем сняла серый плащ, оставшись в одной кольчуге и мундире, под которыми были лишь тонкая рубашка и военная подстежка. Держа плащ, переброшенный через руку, Тереза спросила:
— Ну, кому еще холодно?
Ответа не последовало.
Подсотница бросила плащ на снег.
— Если кто решится, пусть поднимет, — с презрением проговорила она. Еще могу отдать мундир и юбку. А когда буду совсем голая, вы меня еще оттрахайте — погрейтесь. Лучше до того, как я остыну.
Она сочно сплюнула, потом выпятила губы:
— Вояки… И вот этим я командую?..
Она сжала ногами ввалившиеся бока коня.
Немного спустя ее догнал один из солдат. К тому времени выступавшие из коротких рукавов предплечья и локти Терезы посинели от мороза. Солдат протянул руку, возвращая ей плащ и плед.
— Ваше благородие… Этого больше не повторится.
Она спокойно посмотрела на него:
— Посмотрим. Убери эти тряпки с глаз моих долой. Ты говорил, что тебе холодно, хоть на посмешище себя не выставляй. Вернуться в строй.
— Есть, госпожа, — пробормотал солдат.
Он поспешил убраться. Всю остальную часть пути он вынужден был везти отобранную у командира одежду.
Тереза вела отряд до самого захода солнца, безошибочно находя нужное направление в большой белой пустыне, которую окутывала дрожащая снежная пелена.
Плачевное состояние отряда все же тронуло сердца крестьян, и солдаты получили немного еды. Расплатились остатками личного серебра Терезы: воинские расписки не стоило даже показывать. Алерцы, недавно заглянувшие в деревню, сожгли две хижины. Возле пепелища остался большой, почти не пострадавший, теперь ничейный сарай. Солдаты нарубили крестьянам целые поленницы дров, чтобы таким образом заработать дрова для себя. Все разместились в сарае. Лошадей поставили у одной из стен, а посреди свободного пространства разожгли костер. Сухое дерево давало не слишком много дыма, который, впрочем, быстро улетучивался сквозь щели в стенах и частично очищенной от снега крыше. Помещение, каким бы оно ни было, все же защищало от ветра, и вскоре от огня, тел людей и животных и дыхания стало почти жарко… По крайней мере, так казалось продрогшим солдатам, поскольку на самом деле достаточно было чуть отодвинуться от огня, чтобы изо рта снова пошел пар.
Лежа в углу на одолженном у крестьян сене, накрывшись по шею, Тереза ощущала блаженное тепло. Ее постоянно посещала мысль о том, чтобы напиться до потери чувств. Но водку следовало экономить… хотя разве она может напиться, командуя отрядом? Спиртное действовало на нее плохо: уже после нескольких хороших глотков Тереза начинала клеиться к мужчинам или искать повода для ссоры. Здесь и сейчас она не могла себе такого позволить.
Порой она проклинала судьбу, что не родилась мужчиной. Как солдат, отвагой и силой духа она превосходила всех сидящих в этом сарае и многих, многих других. Это она знала наверняка. Но… Пусть для женщины она весьма вынослива и сильна. Увы, от этого она не перестает быть женщиной…
Однако Тереза прекрасно осознавала, что на самом деле подобные мысли приходят лишь в минуты дурного настроения. Она любила и хотела быть женщиной. Правда, немного другой… Такой, которую бы желали мужчины. И не какие попало. Настоящие мужчины. Когда-то она думала, что нужно во всем с ними сравняться, верила, что они будут ценить в ней то, что привыкли ценить в себе. Неправда. Они готовы восхищаться женщиной-воином до тех пор, пока она не превосходит их. Настоящая женщина — это женщина… с дартанского гобелена. Когда-то она видела такой. Он изображал одну из трех легендарных сестер, которых Шернь много веков назад послала на борьбу со злом. Кое-кто этому действительно верил. У девушки с гобелена были груди, как кочаны капусты, подведенные черным ресницы и брови, румяна на щеках, а в маленькой изящной руке — меч, центр тяжести которого находился в громадной рукояти… Отдельные части золотых доспехов были соединены с помощью ажурных цепочек, а все вместе было устроено столь хитро, что самые уязвимые места оставались без какой-либо защиты. Плюс великолепная шкура степной пантеры на спине. Стоило обладательнице всей этой амуниции чихнуть, разукрашенные доспехи разлетелись бы во все стороны, а голая девица, запутавшись в меховых полах, рухнула бы наземь, широко расставив ноги… Наверное, именно этого от нее и ждали. Нет, посланница Шерни не может выглядеть столь безнадежно. Однако что поделаешь, если как раз такими воительницами и восхищаются мужчины? Хищными, вооруженными, сильными, но только внешне. Разве достойна уважения, тем более желания, обычная баба в простой кольчуге, командующая конницей, как никто другой на свете? Такой же мужчина, занимающийся тем же самым, — вот он достоин, а она…
Тереза прикрыла глаза. Бесполезные размышления. Лучше составить план действий на завтра.
Завтра…
Перед ее глазами возникло то, что она видела тремя месяцами раньше под Алькавой. Побоище… Остатки заставы, которая была, по сути, небольшим городом, еще дымились, но Алькаву разграбили и сожгли уже после битвы, разыгравшейся в степи. В степи, поскольку алерцев становилось все больше, и вскоре стало ясно: если враг не будет разбит по частям, то в ближайшее время его силы вырастут настолько, что никакое подкрепление не поможет. Солдатам пришлось выступить в поле. По следам на побоище легко можно было воспроизвести все события. Не хватало конницы. Лучники, как в далеком прошлом, когда еще велись внутренние армектанские войны, воткнули в землю перед собой заостренные колья, направленные в сторону вражеских войск. Фланги охраняли тяжеловооруженные пехотинцы. Однако стрелы из луков не смогли остановить могучую атаку всадников на вехфетах, и началась паника. Паника! Поле покрывали тела тех, кто пытался бежать. Раны чаще всего в спине, почти ни одного вражеского трупа… Бегство, повальное бегство, куда угодно, лишь бы подальше. Потом те, кто выжил, подтвердили, что на самом деле все так и было. Из объединенных сил округа уцелели лишь те, кого сумел вывести стоявший на правом фланге Амбеген. Единственный, кто оказался на высоте. Ибо она и Рават с задачей не справились. Опоздали… Правда, не по своей вине. Три дня они просидели в лесу, чуть ли не зажимая ладонью морды коням: бывали моменты, когда любой звук мог выдать их присутствие стаям серебряных алерцев, сотни и тысячи которых маршировали в сторону Алькавы. Они же могли только смотреть, и то украдкой…
Тереза до сих пор помнила выражение лица Амбегена, когда они вместе с Раватом привели ему пятьдесят конников, несколько вьючных и запасных лошадей и двадцать с небольшим собранных по пути, уцелевших после разгрома солдат. В глазах усталого, подавленного поражением коменданта единственной уцелевшей заставы этот жалкий отряд выглядел настоящей армией. Притом отрядом командовали два офицера. Целых два опытных офицера!
Не в силах избавиться от мрачных воспоминаний, она отбросила плед и, поднявшись, подошла к огню, где полуголые солдаты сушили одежду и сапоги. Тепло, царящее в сарае, было теплом предательским. Оно несло облегчение продрогшим телам, но растапливало обледеневший снег,
