Уже осень. Погода часто портится и мешает нам летать. Колеса вязнут в грязи, взлет затруднен, посадка опасна. Но воевать надо. Пехота ждет нашей поддержки.
Сегодня неожиданно посветлело, и мы с раннего утра в воздухе. Близится двадцать шестая годовщина Октябрьской революции, и всем летчикам хочется преподнести любимому празднику побольше боевых подарков. Недавно мы группой два раза летали бомбить и штурмовать аэродром, уничтожили и повредили более тридцати вражеских самолетов. Есть на нашем счету танки, автомашины, артиллерийские батареи. А сегодня должны быть снова танки. Как-то сложится этот день?..
Мне вспоминается один из последних моих боевых вылетов, чуть не стоивший мне жизни.
Группа наших самолетов вылетела штурмовать вражескую колонну танков. Работали на минимальной высоте. Не успел я сбросить все бомбы, чувствую, самолет мой дрожит. Бросаю взгляд на правое крыло – в плоскости огромная дыра. Пытаюсь развернуться для нового захода – машина не слушается руля, тянет в сторону.
Пришлось уйти с поля боя и впервые в жизни сбросить бомбы вне цели. Очень обидно, но что поделаешь! Главное теперь – перетянуть через линию фронта и спасти машину. А она шла очень тяжело. Много сил приложил я, чтобы дотянуть до аэродрома. Посмотрели техники удивились, как мог лететь самолет с развороченным крылом? Пришлось заменить плоскость.
Сегодня в полет меня провожала Галя. Она и раньше часто выходила к старту и украдкой махала мне рукой. Нам казалось, что этого никто не замечал. Но мы, конечно, ошибались.
Близкая дружба наша началась летом, во время нашего отдыха. Галина часто оставалась в Должанской, а наш полк отвели на один из аэродромов подальше от фронта. Скучно мне было без нее. Медленно тянулись дни. Тогда по-настоящему и понял я, что дороже этой девушки для меня Никого нет. Как-то меня послали в Должанскую проверить, как идет ремонт самолетов. Я разыскал ее. По вечерам мы подолгу бродили в окрестностях станции, собирали цветы, шутили. А однажды, не знаю, откуда только смелость взялась, я признался, что люблю ее, и тут же спросил, когда будет наша свадьба.
Галя слушала меня молча. На щеках ее заблестели две полоски. Она почему-то плакала.
– Сейчас война, Муса, – сказала она. – Время ли свадьбы играть?
– На войне, Галя, не только воюют. На войне и любят, и ненавидят. Жизнь продолжается. И я никаким фашистам не позволю отнять мое счастье!
О дне свадьбы мы тогда не договорились. Нужно было получить разрешение начальства, а это не так просто. Недавно женился Ларик Павлов. Пойду по его следам. Думаю, не откажут. А на Октябрьские праздники и свадьбу сыграем! Так мысленно рассуждаю я, сидя в кабине самолета. Наша группа подходит к району цели. Пикирую. Нажимаю на кнопку бомбосбрасывателя. Обычно мы дублируем сброс бомб вручную с помощью аварийного сбрасывателя. Но на этот раз я только хотел это сделать, как послышался голос Кирьянова:
– Все уже отбомбились. Мы одни… Нас атакуют! Нас атакуют!
Я хорошо знаю, что это значит, особенно, если к хвосту самолета пристроился вражеский истребитель. Теперь не зевай. А если растеряешься, промедлишь – будешь сбит. И я уже не думаю об аварийном сбрасывании – не до него.
Маневрируя, бросая самолет из стороны в стороны, ухожу из-под прицельного огня. Отчетливо слышу стрекот пулемета Кирьянова. Значит, «мессершмитт» продолжает нападение. Упрямый попался фашист. Я снова бросаю самолет из стороны в сторону. А Саша строчит и строчит! Отбив атаки истребителя, беру курс на свой аэродром.
На душе радостно. Хочется перекинуться с кем-нибудь словом, разрядить возбуждение. И я кричу Кирьянову:
– Ну как, Саша, жив?
– Все в порядке, товарищ командир, – бодро докладывает стрелок.
– Нас взять не так просто!
– Маневр был что надо. Спасибо.
– И тебе спасибо. Патроны небось все расстрелял?
– Самая малость осталась.
Сели, зарулили на свою стоянку. Как ни в чем не бывало ведем разговор с Кирьяновым.
– А крыло, гад, он все-таки нам попортил. Смотри, сколько дыр пробил?
– Залатают, – успокаиваю Кирьянова.
– Все равно жалко – совсем новое…
Вдруг слышу возбужденный шепот техников. Спрашиваю:
– Что там у вас? Молчание.
– Вы что, оглохли?
– Товарищ командир, вы бомбы сбросили?
– Сбросил, а что?
– Посмотрите!
Чувствую, как по спине бегут мурашки, на лбу выступи холодный пот. Гляжу на Кирьянова – он бледен. Стоим ошарашенные, слова сказать не можем. Оказывается, электросбрасыватель не сработал и бомбы остались на месте. Выходит, мы целых полчаса сидели на «пороховой бочке».
Я на секунду представил, что могло случиться. Взрыв мог произойти также и при посадке. Известно, что сажать самолет с подвешенными бомбами запрещено.
Наконец ко мне возвращается способность говорить, и я спрашиваю:
– Висят, значит?
– Висят. Полюбуйтесь.
Впоследствии, когда я уже командовал эскадрильей, а затем стал штурманом полка, всегда рассказывал подчиненным об этом случае для «узелка» на память.
Молва о посадке с бомбами облетела весь полк. Узнала о том и Галя. Встретившись со мной вечером, печально покачала головой и укоризненно сказала:
– Как же так, Муса? Ведь мы могли сегодня уже не увидеться больше.
Мне стало стыдно. Как это я забыл продублировать сброс? Не должен я допускать такие оплошности: в полку каждая машина на счету. Да и жизнь свою подвергать такой опасности глупо.
Я мог оправдываться перед командиром эскадрильи, перед техниками, перед самим собой, наконец, но перед Галей я оправдываться не мог. Она каждый день живет в тревоге, и всякий раз, когда заставляю ее лишний раз волноваться, я чувствую перед ней большую вину. Вот как сейчас, например.
– Так уж получилось, – говорю я. – Но обещаю, что больше такого не будет.
Галя вскинула на меня темные, полные слез глаза и торопливо кивнула.
– Только ты, пожалуйста…
Я не дал ей закончить, взял под руку, и мы не спеша пошли вдоль деревни.
У ворот дома, где она временно проживала с подругами, мы остановились. Летом мы посидели бы на лавочке, а сейчас сырой осенний холод пробирает до костей.
– У тебя ноги в сапогах совсем застыли, кашлять будешь. Иди. Завтра встретимся, – говорю я.
А она как-то особенно задумчива. Ей хочется что-то сказать. Я замечаю это и прихожу к ней на помощь.
– Ты что-то скрываешь от меня, Галя?
– Нет, нет… Хотя… Я давно хотела тебе сказать? Она начинает внимательно рассматривать свои рукавички.
– Я давно хотела сказать, Муса.
– Ну, ну, говори.
– Только ты, пожалуйста, не сердись!
– О чем ты хочешь сказать?
– Я давно думаю, может быть, нам лучше расстаться?
– Ты этого желаешь?
– Не во мне дело.
– А в ком?
– В ком, в ком.., как маленький. Неужели ничего не видишь?
