радости и горя познаешь ты подле него. А вижу я еще страдание и разлуку, неволю и возвышение. Возвысит же и утешит тебя тот, кто смотрит будто поверх тебя, кому ты совсем не нужна, ибо равнодушен он к золоту. И будет это... Это... Все, все! Не смею имени его назвать!..
И Угориха вскрикнула, откинулась назад, закрыв лицо руками.
Светорада странно смотрела на нее.
– Эй, Угориха-ведунья, ты хоть сама понимаешь, что наплела мне?
Она вышла рассерженная. И что наговорили-то ей? Поди разбери. Долгая дорога, возвышение, неволя, мужчины жаждут ее, как золота, да еще кто-то глядит поверх нее, Светорады. Эх, лучше бы она купаться пошла в такую жару, а не торчала бы с полоумной бабой в ее норе, да еще ведь и отпаивать настоем ворожею пришлось, так она выдохлась после своих глупых предсказаний.
На дворе Светорада прежде всего увидела Стему. Его длинные волосы еще не высохли после купания, рубаха распоясана, сапожки скинул под куст, сам стоит босой в стойке и... Ну чем еще стрелку заниматься? Стрелы мечет в надетый на шест овечий череп за домом. Не прерывая занятия, спросил, натягивая тетиву:
– Ну что, хоть не зря тащились мы сюда по такой жарище-то?
И, как всегда, не промахнулся, только череп от удара стрелы закрутился на шесте. А девушка вдруг подумала: конечно, в словах Угорихи о том, что Светораде нравится играть сердцами мужчин, есть доля правды, однако на самом деле она готова отказаться от всех мужских сердец ради единого Стеминого. Он один не терял от нее головы, один был непонятен ей и интересен. А еще ее тянуло к нему... Всегда. И это было не к добру, ибо Стема единственный, кто не хотел ее. Она смотрела на него, слыша удары собственного сердца и чувствуя легкое головокружение, ощущая, как трется ткань рубахи о соски напрягшейся груди, как неожиданно жарко стало в паху, а ноги начали слабеть. Ей так захотелось, чтобы Стема подошел, коснулся ее...
И тут Стема быстро оглянулся, посмотрел так внимательно, что княжне показалось, будто он прочел все ее мысли. Она вспыхнула, злясь на себя, отвернулась, отошла к задремавшей в тени Текле и сидела подле нее до тех пор, пока Стема, устав ждать приказаний, сам подошел, заговорил о возвращении домой.
Как оказалось, он успел договориться с местным рыбаком, чтобы тот отвез их в Смоленск по реке на своем челне. Ведь не тащить же ему старую Теклу на себе до самого города?
Они плыли в маленькой лодке-долбленке по сияющему Днепру. Чтобы княжне не напекло солнцем голову, Текла повязала ей волосы маленькой белой косыночкой, завязав Узлом под подбородком. Стему умилил вид княжны, напомнив ему ту маленькую девочку, какой она была когда-то. Правда, в глазах этой милой девочки иногда полыхало такое пламя... Сам недавно ощутил, каким взглядом она может обжечь. Сейчас же сидит притихшая, словно деревенская скромница, робеющая под чужими взглядами. И чтобы развеселить княжну, Стема плеснул на нее водой. Она тут же брызнула в ответ, и потом они долго плескались, хохоча и удивляя старого рыбака-гребца, а Текла, тоже обрызганная с головы до ног, возмущенно приказывала им угомониться, а то, не ровен час, перевернут лодку. Но не перевернули, доплыли благополучно, и, отправив уставшую Теклу в детинец, пошли гулять по Смоленску. И хотя солнце пекло нещадно, город не замирал, кругом было шумно, людно, весело. При любой жаре торговый люд знай себе трудится. Сейчас, когда путь в Киев ниже Смоленска закрыт для судоходства, в самом Смоленске торги только разгорались.
Светораде приятно было пройтись по своему городу, слышать приветствия смолян, отвечать улыбкой на их улыбки. Только здесь она ощущала себя настоящей княжной, только здесь помнила, зачем нарекли ее Светорадой – светлой радостью людей. А еще хорошо, что она тут со Стемой, которого тоже все знают. Они шли вместе – она чуть впереди в своем маленьком белом платочке и переброшенной на плечо косой, а Стема чуть позади с луком за спиной, – а люди расступались, давая им дорогу, кланялись, зазывали в лавки.
Крутится в воздухе сухая пыль, снует народ, на узких улочках толчея: то всадники проедут, то возок протащат, то проскользнет вдоль тына старуха с гусаком под мышкой. У гончарен работают круги гончаров, из кузниц доносится звон металла, сквозь приотворенные двери видно, как полыхает багровое пламя, как потные полуголые кузнецы орудуют молотами, а в воздухе пахнет железной окалиной. По утрамбованным проходам бегают куры, копошатся, расклевывая конские каштаны; осторожно переступая через них, от реки то и дело движутся бабы и девки с коромыслами, на которых покачиваются полные ведра с водой: огороды поливать надо.
Много народа и в торговых рядах. Здесь можно встретить и варяжских купцов, всегда в окружении охранников, и новгородцев, узнаваемых по длинным, почти как у волхвов, бородам и коротко стриженным волосам. Стема указал княжне на одного из таких, спросил, не хотела бы она пойти замуж за Новгорода: уж до того горды, до того кичливы, а заносчивости не меньше, чем у иного варяга приезжего. Светорада пропустила слова Стемы мимо ушей. Разглядывала торговцев, прибывших в Смоленск из разных мест: и в жаркий летний день одежда украшена полосками меха, длинные волосы мужчин у одних заплетены в косы от висков, у других коса на затылке, лица у всех в устрашающей татуировке. Стема пояснил Светораде: это древляне, самое дерзкое племя на просторах Руси, самое непокорное. Однако и эти уже привыкают к торгам, вон привезли возы с болотной рудой на продажу.
– А за древлянина ты пошла бы, а Светка? Они все храбрецы.
– Ах, Стемушка, будь моя воля, я только твоей нареченой хотела бы стать, – отшутилась княжна.
Стема даже споткнулся. Ишь, как загнула! Но он-то знает, что ей лишь бы голову добрым молодцам морочить.
В ниточном ряду особенно много толкотни и шума, девицы и молодицы спорят с купцами и лоточниками, торгуются. Здесь для каждой находится товар: нитки, иголки, тесьма, пуговицы, всякий приклад. И каждый торговый ряд имеет свое назначение: кафтанный, железный, где выставлялись боевые топоры, мечи и кольчуги, есть также масленый, медовый ряды и два рыбных – со свежей рыбой и просоленной. В сапожном ряду покупают мягкие сапоги городской выделки, вышитые бисером постолы, а то и лапти, плетенные из раскрашенного лыка, на мягкой кожаной подошве. В жару ходить в таких самое милое дело. Даже Светорада не удержалась, купила себе зелено-красные лапотки по ноге. Ей любили продавать: княжна не торговалась, а за деньгами можно прийти в детинец, где тиун обязательно расплатится.
– Все, утомилась, – сказала Светорада, переодевшись в обновку и заставив Стему уложить в котомку ее узкие заморского фасона башмачки с позолоченными носами – Теперь пойдем в посад, путь Укреп угостит нас в своей корчме.
Корчма у Укрепа знатная: огороженная тыном, с высокой соломенной кровлей на побеленном отштукатуренном доме, окошки все с цветными наличниками. В светлую пору дня гостей усаживали не в помещении, а прямо во дворе, где под навесом из жердей стояли небольшие столики. При появлении княжны со Стемой Укреп сам вышел навстречу, а жену Иулю отправил за напитками в подпол – для Стемы легкое светлое пиво пусть принесет, а Светораде пенный квас, холодный до ломоты в зубах. Укреп сам подсел к ним, стал болтать о всякой всячине: о том, что торговля идет неплохо и он даже отправляет свои напитки на волоки, где нынче столько народа, что там скоро свой торг начнется. От Смоленска туда ездил воевода Михолап, сегодня вернулся и хвалил Гуннара: варяг там всем заправляет, народ его слушается и побаивается. Светорада поразилась, отчего Гуннар не спешит в Норейг? Укреп только и ответил, что многих это удивляет, ведь корабль с дружиной Гуннара уже ушел, да так, что никто и не заметил куда. Светорада недоумевала, как это так? Ее волновало и озадачивало долгое сидение Гуннара на волоках. Ну, обещал помочь и действительно справился, однако отчего мешкает теперь? И они стали строить с Укрепом всякие предположения: может, дополнительной платы ждет, а может... Тут Укреп даже хохотнул, лукаво поглядев на княжну: что если упрямый воспитанник Эгиля все еще надеется на то, что брак Игоря со Светорадой не состоится, и тогда он тут как тут. Стали спрашивать мнение Стемы, но парень уклонился от темы. Зато начал похваляться перед Укрепом, как неплохо он уже знает язык варягов, мог бы и самому Гуннару заявить на языке Норейг: «Эк эм храуст гардск хирдманн». Пояснял корчмарю: это означает – «Я храбрый славянский воин!»
– Что, все не оставишь свою идею однажды уйти в поход с варягами? – посмеиваясь, сказал Укреп. – Эх, Стемка, Стемка, и куда тебя несет, ведь ты при будущей княгине сможешь почти до тысяцкого[113] подняться.
– Ну, это когда мельничный жернов по реке поплывет, – мрачно заметила Светорада и поднялась,
