Последние слова она почти выкрикнула, и Стема быстро оглянулся, стал озираться, сообразив, что говорят они слишком громко, могут услышать охранники у ворот. И только убедившись, что все по-прежнему спокойно, он вновь подсел к Светораде. В конце концов, ему невыгодно было с ней ссориться. Сейчас невыгодно.
Она сидела тихая и поникшая, но, сразу почувствовав его взгляд, заговорила:
– Я вот сейчас говорю тебе о своей любви. Поверь, многие хотели бы оказаться на твоем месте. Хотя... ты ведь не годишься мне в женихи, меня скоро уже отвезут в Киев. И я желаю только одного – чтобы ты был всегда рядом. А там мало ли что может случиться. Теперь ты знаешь, кто для меня желаннее всех.
У Стемы неожиданно пересохло во рту. Сейчас Светорада прямо предложила ему себя, дала надежду, призналась, что желает его. Но и он сам хотел ее! А это все равно, что рваться безоружным в сечу – пыл есть, а рассудка никакого. И Стема только сказал:
– Мне любить тебя – лучше сразу умереть. Если твой отец Эгиль – да пребудет он вечно в солнечном Ирии! – пожалел меня, то уж Игорь... Поверь, поддайся я твоим чарам, самое малое, что сделал бы он со мной, если бы тебе и впрямь суждено стать княгиней Киевской, – приказал бы содрать с живого кожу и бросить в бочку с рассолом. Знаешь, каково так умирать? Я однажды видел: заклятому врагу не пожелаешь.
– А с чего ты взял, Стема, что мне не суждено стать княгиней? – быстро уловила в его речи самое странное княжна. – Говоришь так, будто это и не решено уже. А ведь даже я – любо мне или нет – смирилась со своим уделом.
Она наклонилась, заглядывая ему в глаза, а Стема был готов откусить собственный язык, оттого что сболтнул лишнее. И он быстро заговорил о другом:
– Став княгиней, ты первая же и выдашь меня на расправу. Ведь тебе это уже не впервой. Напраслину на меня возвела, ославив как насильника, и разве не ты поспешила к Некрасу, сообщив, что мы с Олесей... Смерть Олеси на твоей совести!
Сказал это – и прежняя ненависть к княжне опалила. Отвернулся от нее, боясь не сдержаться, наговорить лишнее, разозлить ее, а сейчас это было совсем не ко времени... Однако его по-прежнему давил гнев, сердце колотилось. Светорада о любви своей говорит, но он-то знает, что она змея. Поэтому – не тронь гадюку, она и не укусит.
Княжна вдруг с силой сжала ему плечо, резко повернув к себе лицом.
– Разве тебе не ведомо, Стемка Стрелок, что в любви, как и в поединке, каждый сам за себя? Вот я и боролась за себя, как могла. Олеся уводила тебя от меня, когда ты уже почти моим стал...
– Я не был твоим!
– Да? А там на бережочке? Вспомни, как ты меня... Разве тогда тебя не потянуло со мной любиться?
Ну как ей объяснишь? И вправду не удержался, потянуло... Но даже тогда он хотел еще и наказать ее. Унизить, чтобы не донимала своими ласками, своими взглядами золотящимися, своей доступностью, от которой одна погибель. Но, леший ее возьми, ему все-таки больше хотелось жить и быть свободным, чем позволить погубить себя. Погубить, как ребенок не задумываясь губит попавшую к нему в руки птицу, когда, играя, сворачивает ей шею. Но то, что после той ласки на берегу, она приревновала его к Олесе...
– Я ведь даже не суженый твой, Светка. Как ты могла злиться на меня? И как могла так поступить с Олесей?
Светорада подняла к нему лицо. В свете луны оно казалось удивительно тонким, выразительным, прекрасным. И эти кудряшки вдоль щек, словно испускавшие сияние, изящная линия носа, длинные тени от ресниц на отливавших перламутром щеках... Такая манящая и доступная, но такая ненужная ему княжна Светорада... У Стемы голова шла кругом. И он не сразу уловил, о чем она говорит. А говорила княжна о том, что хотя и была зла на Олесю, но никак не желала ее гибели и изгнания Стемы... Думала, запрет Олесю муж в тереме, чтобы и носа на двор высунуть не могла, чтобы встречам со Стемой положить конец!.. И только позже поняла, что натворила. Все время, пока в Смоленск не пришла весть о гибели отца, она горевала об Олесе и корила себя так, что сердце разрывалось от боли. Ну а потом... Потом другое горе заполонило душу. И ей даже казалось, что обрушившаяся на нее беда и негаданное сиротство... это кара богов.
– Ну, хватила! – хмыкнул Стема, хотя от тоски и обреченности в голосе Светорады у него самого слезы на глаза наворачивались. – Вот богам только о том и забота, чтобы тобой заниматься. Если они и разгневались на тебя... Ты ведь не простая девка, а княжна, о которой все знают. И люди твердят, что ты любимица самой Лады. Неужто ясноликая богиня не вступилась бы за тебя?
– Ей и дела нет до меня. Ежели она не хочет внушить любовь ко мне тому единственному, кто мил моему сердцу...
Она посмотрела ему в глаза. Потом протянула руку, коснулась волос, пропуская сквозь пальцы длинные пряди, ласково убирая со лба. В ее движениях была такая нежность... Светка могла быть и капризной, и требовательной, и страстной, но вот такой нежной Стема ее еще не знал. Потому и застыл, даже глаза закрыл, наслаждаясь. Когда же она убрала руку и он услышал шорох ее платья и легкие удалявшиеся шаги, то вдруг почувствовал такое одиночество... будто весь мир, все люди исчезли и только он один остался на этой неприглядной, пустой и холодной земле. Он рванулся за ней. Настиг уже в темных сенях и быстро, порывисто обнял. Прижал к себе, зарывшись лицом в ее волосы.
– Светорада!..
Она послушно замерла в его объятиях, потом вскинула руки, обняла. А он уже целовал ее, – в закрытые глаза, в волосы, в шею, целовал быстро и страстно, словно хотел выпить ее и не мог утолить жажду. И когда она стала отвечать ему, он нашел ее полураскрытые губы, приник к ним, ласкал губами и языком, исступленно и страстно, пока пораженная княжна не застонала:
– Стемушка мой!
Он тяжело дышал, хотел сдержаться, но руки сами гладили и ласкали ее, губы вновь и вновь раскрывали ее уста, и он сам готов был стонать от охватившего его желания. Он был счастлив сейчас, оглушен счастьем, которого долго ждал, будто только для этого он и жил.
– Ты так любишь меня, Стема! – прошептала княжна между поцелуями. Отвечать ему она научилась моментально – для нее это было так же естественно, как и дышать.
– Ни капельки не люблю, Светка! – сжимал в ладонях ее лицо Стема. – Светка моя!
Она счастливо засмеялась. Но пылкость Стемы немного смутила ее.
– Что мы делаем, милый, – проговорила она, ловя его руку у себя на груди. – Нам нельзя так... Это может... Ох, Стемушка, я не хочу погубить тебя. Довольно глупостей я уже натворила.
Она готова была винить во всем только себя. И у Стемы сладко заныло в груди от этой ее тревоги. Сделав над собой усилие, он отступил от нее. Но не отпустил. Стал увлекать за собой.
– Не опасайся ничего, Светорада. Пусть сейчас и мутит разум купальская ночь, но я не позволю себе большего. Только... не уходи.
Это и впрямь была необыкновенная купальская ночь, когда так хочется любить. Самая короткая ночь в году. Стема и Светорада, обнявшись, сидели на ступеньках крыльца, молчали, глядя на поднимавшуюся все выше луну, вслушивались в отдаленные звуки праздника.
– А если кто-то придет и увидит нас? – шепотом спросила княжна, сжимаясь в обнимавших ее руках Стемы.
– Не придет. Кто посмеет нарушить скорбный покой терема, где грустит княжна?
– Грустит... О пресветлые боги! Еще недавно я была так несчастна, а теперь словно весь поднебесный мир мне подарили!
И они снова и снова начинали целоваться. Потом замирали, наслаждаясь минутами недозволенного счастья.
– Век бы с тобой так сидеть, – прошептал Стема, целуя ее.
Ему хотелось в это верить. Хотя бы миг... не век...
– Что же теперь с нами будет? – потерлась лбом о его подбородок княжна. – В одном только уверена – я никому и никогда тебя больше не выдам. Ты самое дорогое, что у меня теперь осталось.
Не получив ответа и почувствовав, как вдруг затвердели и напряглись руки Стемы, как он неожиданно замер, сдерживая дыхание, она подняла к любимому лицо.
– Что с тобой? Почему ты так смотришь? Он будто и не слышал ее.
