Эйнар и Бергльот вышли во двор встречать их.
Эйнар оказался таким, каким его представляла себе Сигрид; высоким, сильным, с надменным выражением лица. Но даже по сравнению с ним Бергльот казалась еще более видной.
Она была высокой, стройной, с правильными чертами лица; во всем ее облике чувствовалась раскованность. Она знала себе цену, будучи дочерью ярла Хакона Ладе, одного из последних потомков рода Ладе, единственного рода, сумевшего потеснить род Харальда Прекрасноволосого.
Сигрид подтолкнула Тронда вперед, когда та поздоровалась с ней.
— Это Тронд Эльвирссон, мой сын, — сказала она.
Некоторое время Бергльот изучала мальчика, а он в это время тоже смотрел на нее, без всякого смущения и страха. И она рассмеялась.
— Ты похож на своего отца, — сказала она. — И ты достаточно смел, как и подобает потомку рода Ладе.
Услышав это, Эйнар пристально посмотрел на мальчика.
К ужину было подано все самое лучшее; было ясно, что Бергльот и Эйнар стараются угодить ей.
Но Сигрид была настороже. Она внимательно следила за тем, что говорит сама и что говорят другие, и пила совсем мало, только ради приличия.
Когда ее спросили, она сказала, что приехала в город, чтобы поговорить с епископом Гримкеллем; она хочет получше узнать о том, каким образом короля Олава произвели в святые.
— Об этом я могу рассказать тебе не меньше, чем он, — сказал Эйнар, посылая ей быстрый взгляд. — Почему тебя это интересует?
— Когда человека вынуждают верить во что-то, ему не мешает знать, почему это делают.
— Вряд ли тебе очень нравился конунг Олав…
— А разве кто-то ожидал от меня, что он мне будет нравиться?
Эйнар засмеялся.
— Нет, — ответил он.
— Я слышала, что вы снова закопали в землю гроб короля, чтобы посмотреть, не выйдет ли он опять на поверхность, — сказала Сигрид. — Это правда?
— Гроб был у самой поверхности, когда его откопали.
— А теперь вы глубоко закопали его?
— Достаточно глубоко, — ответил он. При этом Сигрид заметила на лице Бергльот усмешку.
— И что же вы видели, когда откопали его?
— Король казался в горбу спящим, при этом не чувствовалось никакого запаха гниения, пахло чем-то душистым. Волосы и ногти у него отросли; епископ знал, какой длины волосы он обычно носил при жизни.
— Я помню, — сказала Сигрид, — волосы у него были довольно длинными.
Она показала длину рукой. Но Эйнар покачал головой.
— Нет, — сказал он, — он подстригал волосы гораздо короче.
Сигрид ничего не сказала. Она не так часто видела короля, и к тому же это было много лет назад.
— Епископ сам подстриг ему волосы и ногти.
— Как восприняла это королева Альфива?
Сигрид не могла себе представить, чтобы причисление к лику святых короля Олава произошло по желанию королевы. Эйнар холодно улыбнулся.
— Она отказалась признать это, — сказал он. — Она сказала, что всем хорошо известно, что тело хорошо сохраняется в песке. Она предложила епископу положить волосы короля в огонь; она сказала, что поверит в святость Олава, если волосы не сгорят. И когда епископ положил волосы в чашу с благовониями и поставил ее на огонь, волосы не загорелись.
— Это звучит странно, — недоверчиво глядя на огонь, сказала Сигрид. — Ты видел сам, как волосы клали в огонь?
— Они лежали на поверхности масла. Масло загорелось. Но королева не поверила этому, сказав, что можно разжечь огонь так, что он не повредит тому, что находится на поверхности масла, и предложила епископу бросить волосы прямо в огонь.
— И он сделал это?
— Я попросил ее помолчать, — сказал Эйнар. — Я сказал ей, что пусть лучше она сама сгорит на этом огне.
— Весьма грубые слова по отношению к матери короля…
— Ей не стало хуже от этих слов, — вставила Бергльот, — такой троллихе! В Англии говорят, что ни она, ни король Кнут не являются родителями Свейна.
Эйнар, потупившись, повернулся к ней, но она продолжила, как ни в чем не бывало:
— Говорят, она не может иметь детей. Тем не менее, она внушила ему мысль о том, что у нее будет от него ребенок. И когда пришло время, она взяла к себе Свейна и выдала его за своего ребенка. На самом деле это сын одного английского священника.
Сигрид трудно было поверить во все это.
— Но ведь у нее уже был один сын, — сказала она.
Бергльот кивнула.
— Харальд. Сын сапожника.
— Не принимай эту болтовню всерьез, — сказала Эйнар Сигрид.
Но Бергльот вспылила:
— Болтовня! По-твоему, болтовня и то, что король Кнут приказал убить из-за угла сына моего брата, Хакона?
Эйнар был явно в гневе.
— Тебе следовало бы меньше пить и держать язык за зубами!
Бергльот вскочила.
— Всем тем, что ты имеешь, ты обязан мне и роду Ладе, — сказала она. — И уже два года Хакон лежит на Оркнеях неотмщенным!
Сигрид не знала, что ей делать и говорить. И она осторожно посматривала на Эйнара. Но Эйнар сидел, сгорбившись на своем почетном сидении, и смотрел в пол.
— Своему отцу я тоже кое-чем обязан, — сказал он, усмехнувшись.
Бергльот снова села и продолжала:
— Если мне позволят высказать свое мнение, то это Альфива толкнула короля Кнута на измену Хакону. Она хотела расчистить путь своим сыновьям. Я сказала Эйнару, чтобы он отшил ее так, чтобы она долго помнила об этом. И ты это сделал, Эйнар. Расскажи, что ты ей сказал!
— Не стоит об этом говорить, — ответил он.
Эйнар выглядел таким озабоченным, что Сигрид стало даже жалко его. Однако ее сострадание тут же прошло, и ей в голову пришли совсем другие мысли, когда он вдруг повернулся к ней и сказал:
— Где Кальв Арнисон?
— Он в походе.
— И давно он отсутствует?
— Около месяца.
— Куда же он отправился?
— Он не сказал.
— И когда обещал вернуться?
— Он ничего не говорил об этом.
— Ты хочешь сказать, что он отправился в поход, не сказав тебе, куда он собирается и когда вернется домой? — спросила Бергльот, явно потрясенная.
Эйнар рассмеялся.
— Сразу видно, что он мужественный человек, — сказал он. — Или же он умеет управлять бабами лучше, чем я!
Бергльот тоже расхохоталась.
