— Не грусти, парень, — старый Геронда вышагнул из высокого кресла, протянул руку и потрепал Царицына по плечу. — Начальник Ваш теперь уж точно поправится, только ему нужен покой. Пусть полежит у нас недельку-другую.
— Недельку-другую? — Ваня испугался. — Но нам срочно надо улетать… Мы не можем так долго!
— Видать, придётся тебе одному с Божией помощью отправляться в дорогу. Твой начальник прилетит потом, когда восстановит силы. Ну а сейчас пора трапезничать.
Стол отодвинули подальше от спящего Телегина, к противоположной стене. Раненый занимал единственную лавку, и Ваню отправили на двор за пеньками. На дворе Царицын насчитал этих пеньков штук тридцать — можно подумать, что старый Геронда проводил здесь научные симпозиумы, рассаживая по пенькам десятки гостей. Иван притащил четыре пенька, и честная компания, помолившись, разместилась за немного кривеньким, но зато крепко сбитым столом. В огромную глиняную плошку Царицыну навалили целую гору дымящейся фасоли, в правую руку дали стальную ложку, в левую — цельную головку сладкого белоснежного лука.
— Геронда, позвольте я отрежу юному гостю побольше хлеба, — мягко предложил отец Ириней. — Говорят, русские едят гораздо больше хлеба, чем европейцы.
— Вообще-то мы тоже европейцы, — вежливо заметил Ваня, но хлеб с радостью принял. Фасоль на поверку оказалась восхитительно вкусной, а лук почему-то имел привкус свежего яблока.
— Кушай оливочки, — ласково потчевал отец Арсений. Он и сам усердно налегал на зелёных маслянистых друзей, вкусно причмокивая и поминутно вынимая из бороды косточки:
— Ужасно полезная кушанья, да-да.
Отец Ириней почему-то кушать не стал, а достал толстенную книгу в поцарапанной жёлтой коже. Геронда кивнул, и бывший хирург начал чтение:
Ваня хотел внимательно слушать, но, к сожалению, за ушами у него слишком громко трещало, а лук хрустел на зубах так, что из глаз летели солёные искры. Геронда внезапно прервал отца Иринея:
— Погоди. Почитай-ка сегодня вот эту книжку.
И он передал чтецу совсем новенький светлый томик. Отец Ириней бережно принял книгу, разогнул и произнёс:
Ваня вмиг перестал хрустеть луком и прислушался.
Ваня осторожно перевёл взгляд на Геронду. Тот сидел, опустив карие горячие глаза, и не спеша вытирал тарелку хлебной коркой.
«Опять этот „главный врач“, это всё он придумал, — быстро пронеслось у Царицына в голове. — Специально дал отцу Иринею читать про борьбу с колдунами. Это он для меня!»
Ваня обернулся на Телегина, неровно и шумно дышавшего в забытьи. Жаль, что подполковник не видит и не слышит всего этого. Вот бы подивился… Откуда старенькому Герон-де известно о засекреченной спецоперации ФСБ? Всё это весьма подозрительно. Однако, как. Ваня ни старался, ему не удавалось справиться со странным чувством непридуманного родства, которое вызывал у него старый Геронда. Нет, от старца не исходило ни угрозы, ни беспокойства… Как ни крути, Геронда был какой-то хороший, свой.
«Это уж слишком! — усмехнулся Ваня. — Ещё секунда, и я начну думать, что таинственный Геронда полчаса назад разговаривал с Савенковым по телефону и генерал рассказал ему в подробностях весь план предстоящей операции!»
Отец Ириней поправил светлые очки на длинном рыцарственном носу и снова опустил в книгу серые глаза:
— Ты вот что, отец Ириней, — вдруг тихо сказал Геронда, не поднимая глаз от тарелки, — ты почитай- ка теперь, как можно защититься от колдунов.
Отец Ириней послушно перевернул страничку:
— Так оно и есть, — кивнул Геронда. — А если грешить и делать зло, если предать свою совесть, Церковь и память предков, то человек вмиг лишает себя Божией благодати. Читай дальше, отец Ириней.
— Так оно и есть, тут и говорить нечего, — вздохнул Геронда. Ваня замер: старец поднял глаза и смотрел прямо на него. Говорил он вполголоса, но каждое слово весьма отчётливо доносилось до слуха Царицына.
— Когда мы совершаем небольшие грехи, то делаем незначительные прорехи в наших доспехах — маленькие дырочки, как пульки от «грача». Когда грешим сильнее, то и пробоины больше, как от этого, как его звать-то… — старец в упор посмотрел на Царицына, — от «Калаша» что ли? Ну а уж тот, кто предаёт Родину, отрекается от предания Церкви — тот и вовсе с себя броню сбрасывает — на радость колдунам. Несчастный он человек.
Ваня слушал, затаив дыхание — позабыв даже про восхитительные гигантские оливки. Когда отец Ириней закончил чтение, кадет набрался духу и поднял глаза:
— Господин Геронда, разрешите обратиться?
Старец кивнул и очень внимательно посмотрел на юного «орнитолога».
— Послушайте, а можно по-честному, без красивых фраз? — Царицын попытался говорить по- взрослому. — Все знают, что рассказы про бесов и колдунов — это вымысел. Для детей придумывают сказки и фильмы с разными спецэффектами, а для взрослых вместо чудес придуманы фокусы посложнее. Оптические обманы, пиротехника и прочие хитрости. Скажите, ведь я прав?
Геронда сидел молча, поглаживая бороду. Царицын продолжал, переводя взгляд то на отца Арсения, удивлённо моргавшего поверх опустошённой миски, то на отца Иринея, который сидел, опустив тёмно-серые глаза, огромные и печальные, на переплёт закрытой книги.
— Вот я лично… ну ни разу не встречал ни одного колдуна, — продолжал Ванька, — не говоря уже о всяких там бесах. Из моих знакомых ни один человек не видел ничего подобного. А в Вашей книжке пишут о колдовстве как о реальной силе. Скажите, господин Геронда, разве Вы когда-нибудь видели настоящих бесов?
Старец опустил глаза:
— Эх-хе-хе, птицелов… лучше бы, конечно, никогда их не видеть. Зрелище, честно скажу, ужасное. Те ещё симпатяги. Ну-ка, отец Арсений, расскажи парню, как на тебя напали.
Отец Арсений всплеснул коричневыми руками так живо, что оливковые косточки, ранее бережно хранимые в его жилистом кулаке, разлетелись в стороны.
— Ой, ой! Пугловато мне было. Ворочаюсь от кельи отча Пахомия, иду себе выше по монопати, русски говоря, по ты-ропинке иду. Несу ба-алыиая каструля, полная помидорков. Вдруг смотрюкаю: э, кабан. Чёрный, грязный вся, бежит ко мня. Я себе и бормотаю: «Во-о, дескать, кабан бежит!» А он мне женскими