голубенькими глазами.
— Я не знаю, Петенька, я сама боюсь! — пролепетала Морковка.
— Мне стыдно за свой народ, за его историю, ведь она самая кровавая, подлая, глупая. Мне стыдно за своих предков. Мне стыдно за деда с бабкой, которых я не помню, но уверен, что они, подобно остальным русским, были предельно не образованными, дикими, злыми и жестокими. Мне стыдно за мою мать, которая была пьяная тварь, развратная и тупая самка, сдавшая меня в детский приют…
— Нет!
Кто-то крикнул из толпы детей так звонко, что мальчик осёкся. Йенна Мак-Нагайна дёрнулась и впилась в толпу детей жёлтыми глазами.
— Кто кричал?! Кто сейчас крикнул?! — взвизгнула профессор, прыгая вперёд.
— Я… это я кричала! — сказала Надинька, заливаясь румянцем точно аленький цветочек. — Нельзя так говорить про свою маму! Он просто бессовестный!
— Очень хорошо, девочка… — шипя, профессор фундаментального ведовства приблизилась и зависла над Морковкой, сгибая и разгибая в руках хлёсткий жокейский стек. — Хорошо, что ты подала голос… Значит, с тебя и начнём.
Мак-Нагайна больно взяла Надиньку за локоть и вывела на середину зала. Развернула лицом к толпе однокурсников.
— Дети, вот девочка Надейда из России. Сейчас она повторит за Беном Фениным всё то, что он сказал. Слово в слово. Итак, милочка, начинайте.
— Что начинать? — едва слышно спросила Надинька, которая под взглядами детей покраснела ещё больше, ну просто до изнеможения.
— Начинайте освобождаться от привязанностей, — бесцветным голосом произнесла профессор Мак- Нагайна. — Расскажите детям, какими гадкими и бессовестными были ваши предки. Как вы ненавидите вашу мать. Рассказывайте, иначе вы не сможете летать на метле!
— Я не буду, — твёрдо сказала Надинька. — Я очень люблю мою мамочку, она лучшая на свете!
Профессор Мак-Нагайна качнулась к ней, как кобра, — и вцепилась жёлтыми глазами:
— Послушай, милочка… ты ведь встречалась с Лео Рябиновским? Ведь это он прислал тебя сюда, не так ли?
Девочка безжизненно кивнула.
— А теперь вспомни, пожалуйста. Разве Лео не предупреждал тебя, что нужно от многого отказаться, чтобы стать великой волшебницей? Разве ты не поклялась ему, что волшебство будет для тебя важнее всего на свете?
Надинька подняла испуганные глаза.
— Ты ведь сказала Рябиновскому, что ради волшебства согласна пойти против воли родителей, учителей, священников… Это правда?
Надинька не умела лгать. Не слыша собственного голоса, она произнесла:
— Правда…
— Итак, ты уже вступила на этот путь, — улыбнулась жёлтыми губами профессор Мак-Нагайна. — Отрекись от привязанностей. Прокляни свою страну, своих родителей и тех, кто тебя воспитывал раньше. Освободи свою душу от этих связей, которые приковывают тебя к земле, на которой ты выросла, девочка. Пора тебе подниматься в воздух…
Тут она протянула руку и указала на маленькую, очень красивую метлу, которая невесть откуда появилась перед Надинькой и теперь стояла вертикально, чуть пританцовывая и точно ожидая счастливого мига, когда юная хозяйка наконец оседлает её.
Сбоку тихо подошёл Бенджамин Фенин. Присел на корточки, взял Надиньку двумя пальцами за дрогнувший локоть и сказал улыбаясь:
— Повторяй за мной, девочка: «Мне. Стыдно. За мою. Мать».
Надинька посмотрела на рыжего как на дурачка.
— Да Вы что, с ума сошли? Я мамочку очень люблю, — пробормотала Надинька. — И никогда её не предам, вот!
Толпа первокурсников напряжённо загудела. Видно было, что некоторых детей Надинькины слова вывели из дурного оцепенения. «Я тоже люблю мою маму», — произнесла незнакомая девочка в первом ряду. «А почему должно быть стыдно за родителей?» — переглядываясь, гудели мальчишки. Особенно шумно удивлялся симпатичный Томми Дакаргулиа, о котором шептались, что он племянник грузинского президента. Мак-Нагайна тревожно покосилась на толпу первокурсников, злобно зыркнула на Томми — и заговорила жёстче, быстрее:
— Бесполезно отпираться, Надейда. Ты обещала Лео, что пожертвуешь всем ради волшебной науки. Теперь эта клятва связывает тебя по рукам и ногам… Ты должна быть честной, ты должна идти до конца. Отрекись от семьи, скорее! Отрекись от своей никчёмной родины! И тогда ты станешь великой доброй ведьмой!
— Враки это всё! — Надинька отважно шагнула вперёд. — Лео меня обманул! Он обещал мне кое-что, и не выполнил обещания…
— Какого обещания? — быстро заморгала Мак-Нагайна.
— Он обещал, что все люди будут улыбаться, глядя на меня! — крикнула Надинька со слезами. — А вместо этого все становились грустными! Лео обманул! А значит, моё обещание тоже не считается! И ничем я не буду жертвовать ради вашего гадкого волшебства, понятно!
— Ах вот как? — ведунья Мак-Нагайна расхохоталась ещё громче. — Ну что ж, девочка. Сейчас ты запоёшь по-иному.
Она отступила на шаг, запрокинула голову… медленно, по слогам, произнесла какое-то длинное заклинание — и, едва высказав последний слог, взмахнула в воздухе рукой, точно улавливая за хвост невидимую змею.
Надинька попятилась. Бенджамин Фенин грубо схватил её за плечи.
— Я держу её, госпожа профессор, — торопливо сказал он.
— Она в нашей власти, — профессор опустила на Надиньку торжествующий взгляд. — Я говорила с духом Мерлина. Дух сказал, что девочка поклялась служить волшебству. И больше того. Девочка сняла свой нательный… знак. А значит, она уже почти отреклась от Него. Она почти отреклась от Его защиты. Девочке негде искать помощи, она наша.
Надинька замотала головой:
— Нет, я не ваша! Я дедушкина, бабушкина, и мамина, и папина! Я их люблю! И не предам никогда- никогда, так и знайте!
Мак-Нагайна согнулась ещё ниже и протянула к Надиньке костлявую длинную руку в чёрной коже.
— А это мы сейчас посмотрим, — произнесла она и сухо щёлкнула когтистыми пальцами.
В тот же миг Надиньке обожгло лоб: маленький пластырь словно невидимыми когтями сорвало с переносицы! И тут же, как назло, затхлым ветром ударило в лицо, разбрасывая в стороны волосы, обнажая Надинькин лоб, — чтобы все увидели кровавую ранку, похабную печать…
— Смотрите на неё! — давясь от смеха, закричала профессор ведовства.
Поганое клеймо хорошо видно из первых рядов… Бенджамин Фенин схватил девочку руками за плечи — и рывком развернул, чтобы побольше первокурсников увидели рабскую отметину на лбу русской девочки.
Первым засмеялся Секо Мутагочи. Через миг уже сгибался пополам, икая от смеха, Готфрид из Гастингса. Фелиция Бэнкс заливалась нежным кошачьим хихиканьем. В первых рядах юные волшебники, хрипя и фыркая, показывали пальцем и отходили в сторону, изгибаясь в судорогах безудержного веселья, в изнеможении повисая друг у друга на шее.
Надинька смотрела на них — и глазам своим не верила. Волшебник Лео Рябиновский сдержал своё слово! Каждый, кто бросал взгляд на лицо Надиньки, немедленно начинал улыбаться, хихикать — а некоторые просто чуть на пол не валились в радостном припадке.
— Ты закрыла чело от взглядов людей, и ещё спрашиваешь, почему никто не улыбался, глядя на тебя! — громко и совершенно спокойно проговорила ведунья. — Теперь твоё лицо обнажено — и ты видишь, что Лео не обманывал тебя. Ты — наша, девочка Надейда. Ты обещала, и ты будешь
