прикосновениями, скользили по его груди, животу. Они слились телами, дыханием, казалось, даже мыслями.
Она прислонилась спиной к стене, он положил ладони ей под ягодицы, приподнял ноги и медленно вошел в нее. Она укусила его плечо, сдерживая крик.
Они почти не двигались, наслаждаясь необычайным единением и только в конце, когда она впилась в его губы, яростно бросились навстречу друг другу, выплескивая накопившееся одиночество и тоску…
Вода, просачиваясь между телами, приносила прохладу и успокоенность. Он осторожно опустил ее на пол, и она обессилено приникла к нему.
— Ну скажи, что у тебя никого не было после Ривьеры?
— Никого!
— Врешь, — вздохнула она, — ну и правильно. Я не хочу знать, был ли кто или нет, мне достаточно, что сейчас ты со мной. Выключи воду, я замерзла.
Сандерс закрутил кран. Виктория пошевелилась.
— Спину поцарапала, — пожаловалась она, ну что за любовь? Никаких удобств.
— Зато как романтично, — возразил Дик.
Он поднял полотенце и принялся вытирать ее, но она тут же отстранилась.
— Я сама. А то мне захочется продолжения. Отвернись.
Отвернувшись, он натянул пахнувшую потом одежду на мокрое тело. Людвига видно не было — наверное, все еще копался в глидере. Полубой как сидел в кресле, так и оставался неподвижным.
— Ты иди, — сказала Виктория, — я сейчас. А то Людвиг подумает что-нибудь.
— Наверняка подумает.
— Ну вот и иди.
Он медленно вернулся в «комнату». Присел на кровать. Ну ладно, нравилась ему эта женщина, но ведь многие нравились! Тем более что она никогда не согласится оставить работу и уехать с ним. И он не уедет с ней — что он будет делать там, на забытом богом Фионимаре? Скорее всего, в разведку его не возьмут и что, сидеть без дела? Тем более что она королевских кровей, а он кто? Выбившийся в люди латинос, проложивший себе дорогу потом и кровью, своей и чужой.
Он помотал головой, отбрасывая дурные мысли. Что будет, то и будет. Вот сделаем дело, тогда и посмотрим, как жить и с кем жить.
Заворочался Полубой, всхрапнул, потянулся и сел в кресле, моргая заспанными глазами.
— Где мисс Салливан?
— Сейчас подойдет, — буркнул Сандерс.
— А Людвиг?
— В глидере ковыряется. Когда выйдем?
— Под утро, — Полубой взглянул на часы, — часа через полтора.
Из глидера вылез Людвиг, вытирая руки грязной тряпкой, подошел, присел на стул.
— Вы дальше-то куда? — спросил он, стараясь не глядеть на Сандерса.
— В развалины, — ответил Полубой, — подбросишь?
— Само собой! Вы перекусите на дорогу — потом может и времени не быть. Развалины, это, брат… да! А я пойду, соберу тачку. Малость подправил ее. Теперь как новая.
Полубой поднялся на ноги, огляделся недоуменно.
— А где моя майка? Последняя!
— Вот, я постирала — она вся в крови была. — Виктория неслышно приблизилась к ним, протягивая выстиранную майку.
Повисло молчание.
— Вот это да! — только и сказал Сандерс. Людвиг восхищенно присвистнул, Полубой покачал головой.
Виктория была в парадном мундире офицера флота Магдебурга. Серебрились витые погоны, аксельбант пересекал высокую грудь, туго перетянутая ремнем талия казалась невозможно тонкой, галифе с ярко-красными лампасами выгодно подчеркивали бедра. Общий вид несколько портили босые ноги с маленькими ступнями.
— Кто сказал, что военная форма идет только мужчинам? — спросил Людвиг, победно всех оглядывая.
— А ты что, босиком в развалины пойдешь? — спросил Сандерс.
Людвиг полез под кровать, долго не появлялся и наконец вынырнул оттуда весь в пыли, но с довольным выражением лица.
— Ну-ка, примерь, красавица! — Он протянул Виктории ботинки для хардболла с ребристым протектором и длинной шнуровкой на голени. — Должны быть в самый раз. Лет двадцать назад они были в большой моде. Я по пьяни купил, а потом гляжу — они на пять размеров меньше.
Виктория зашнуровала ботинки, притопнула.
— Годится. Спасибо, Людвиг. Ты — мой самый любимый мужчина!
Старик крякнул, махнул рукой.
— Ладно. Знаем мы, кто любимый, — воздохнув, сказал он и заковылял к машине.
Они быстро перекусили. Людвиг набил два рюкзака консервами. Время близилось к четырем утра.
— Ну, пора, — Полубой передал один рюкзак Сандерсу, второй взял сам.
Глидер уже ждал их с распахнутыми дверцами, покачиваясь на стояночной подушке. Полубой сел впереди, Сандерс с Викторией сзади. Людвиг захлопнул дверцы и дал двигателю тягу. Медленно, словно прощаясь, машина проплыла длинным ангаром. Едва выйдя за ворота, Людвиг добавил мощности и свечой взмыл в небо…
Кулак сокрушил чашку магдебургского фарфора в мелкие осколки.
— Как ушли?!! — заорал Герберт ван Хорн, с бешенством глядя в невозмутимое лицо начальника охраны.
— Один был ранен, его держали с двух сторон и спустились на двух антигравах, — спокойно ответил Алекс О'Доннел, — внизу их ждал глидер. Идентифицировать машину не удалось — либо краденая, либо из другого сектора.
— Где Уэйнстейн?
— Мы привели его. — О'Доннел подошел к двери, распахнул ее и подал знак.
Два боевика ввели Сеймура Уэйнстейна. По лицу его плавала бессмысленная улыбка, лицо было смятым, распушенным, будто лицевые мышцы полностью атрофировались. По подбородку обильно стекала слюна и падала на рубашку с мокрым пятном во всю грудь. В кабинете возник отчетливый запах фекалий и мочи.
Ван Хорн сглотнул.
— Что с ним?
— Мы вынули его из-под ментоскопа. Усиление было максимальным, пробыл он в шлеме около получаса, — деловито доложил О'Доннел.
— А… а почему такая вонь?
— Он ходит под себя, господин ван Хори. Мозговые центры разрушены, он уже не человек.
— Уберите… это, — ван Хорн махнул рукой. Его передернуло. — Ладно, еще не все потеряно. Алекс, когда они ушли?
— Час назад.
Ван Хорн открыл резной шкафчик, наполнил рюмку полынной настойкой и выпил залпом. Сморщившись, он прошел к столу, подхватил с блюдца дольку лимона и пожевал.
— Так. Думаю, я знаю, куда они направятся. Подготовьте три отряда по десять человек из ваших лучших людей…
— У меня все — лучшие, — перебил его О'Доннел. Он иногда позволял себе подобные вольности, но поскольку был специалистом высочайшего класса, ему многое прощалось.
