внученьку свою… кровиночку.
Юлька засмущалась, она не понимала, отчего у бабушки глаза на мокром месте. Бабка, видимо, собиралась поздравить и уйти. Но галантный Верховцев усадил ее за стол и принялся потчевать.
«От такого не отбрыкаешься», — усмехнулась Ульяна и стала рассматривать новую гостью со своим беззастенчивым живым любопытством. Та все никак не могла заняться угощением, глаз не сводила с внучки. Все оглаживала ее, шептала ей что-то на ухо.
А сидели они как раз напротив Ульяны, и та — хочешь не хочешь — наблюдала их общение.
Бабка как-то скорбно поглядывала на девочку и подсовывала ей то конфетку, то яблочко!
Жалко Ульяне стало женщину. Что-то свое, личное, спрятанное глубоко-преглубоко, обдало внутри горячим.
— Как внучка-то на бабушку похожа! — громко сказала Ульяна, перекрыв своей громогласностью все голоса в гостиной.
Она не поняла, почему все так резко замолчали. Почему так все уставились на нее, Ульяну, и зачем сестрица так настойчиво толкает вбок.
— Носик уточкой, как у бабушки, — продолжала она уже не так громко. А потом и вовсе смешалась под напором выразительных взглядов. — И брови — домиком…
Теперь все как один уставились на бабку с внучкой. Даже стали поддакивать, правда, не слишком дружно. Бабушка, польщенная вниманием и комплиментом, расцвела, внучку к себе прижала.
А Ульяна почувствовала, как Инна сильно сдавила ей пальцы. Сестры вышли на кухню.
— Не лезь, куда не следует! — резко сказала Инна. Ульяна обалдела.
— Нет, а чё такого-то? Если они похожи? Ты сама-то глаза разуй! Внучка — бабкин портрет.
— Да не могут они быть похожи! Оксана Юльку нагуляла, не от мужа она!
— Значит, от мужа! — гаркнула Ульяна и для убедительности шваркнула по столу кулаком. Ох, не любила она, чтобы ее воспитывали… Ульяна приготовилась еще что-то сказать, но в кухню влетела в совершенно безумном состоянии Оксана. Она была белее салфетки.
Инна Викторовна подскочила к ней, потом прыгнула к шкафчику с медикаментами.
— Я сейчас, валерьяночки…
Инна Викторовна прыгала вокруг Оксаны, а Ульяна сидела на табуретке и пыхтела, наблюдая за суетой. Вот ведь надо было вылезти с языком! Ну а если разобраться, кто виноват? Сами и виноваты — предупреждать надо!
Инна Викторовна что-то щебетала непрерывно, а Оксана будто и не слышала ее. Вдруг она отвела руку Инны Викторовны с валерьянкой —и посмотрела внимательно сначала на Ульяну, а затем — на Инну Викторовну. В глаза.
— А что, если Юлька действительно дочь Игоря? — спросила она, и никто не понял, какие чувства вложила она в эти слова.
— Оксана, перестань, — остановила ее хозяйка дома. — Ты так с ума сойдешь!
— Его новая — беременна! — заорала та не своим голосом. — И носик действительно уточкой. Как у свекрови!
Лиза даже не представляла, что бывает такая слабость. Тело плохо повиновалось. В большом зеркале заметила, что ее отражение шатается как пьяное. После первых родов она гораздо быстрее пришла в себя. Близнецы же отнимали у нее все силы. Она кормила их сама, и порой ей мерещилось, что эти два маленьких чуда наперегонки стремятся высосать из нее все соки. Особенно мальчик. Темный, как шоколад, он схватывал грудь так цепко, что Лиза только что не кричала от боли. Девочка была не столь сильной, но зато требовала к себе постоянного внимания. Приходилось носить на руках.
Лиза слышала настойчивый плач сына и, передвигаясь не так быстро, как хотелось бы, злилась на себя за свою слабость, злилась на мужа за то, что вопреки ее пожеланиям распорядился устроить детскую 'так далеко от спальни. Злилась на новую неумеху няню, которую наняли совсем недавно и которая совершенно не понимала Лизу. Приходилось общаться жестами. Осталось только еще наскальные рисунки оставлять на стенах, примерно следующего содержания: «Мой детские игрушки с мылом». Или: «Ополаскивай пустышки кипяченой водой!», «Не вытирай пеленкой пыль!» Лиза подозревала, что частенько, выслушав Умару с совершенно подобострастным лицом, эта черная как ночь девчонка поступает по-своему и не берет в свою курчавую голову ничего лишнего.
Наконец Лиза добралась до детской. Силы кончились, и она решила отдышаться, держась за прохладную стену, отделанную мрамором. Полы в доме тоже были мраморные, для прохлады. Сквозь стеклянную стену детской Лиза наблюдала картину, которую уже успела нарисовать в своем воображении. Нянька сидела в кресле и слушала плейер. Она держала в руках мирно сопящую девочку, а ногой раскачивала люльку с надрывающимся от крика мальчиком. Вид у няньки был совершенно беззаботный и мечтательный. Она смотрела в потолок и подпевала мелодии.
«Вот обезьяна! — разозлилась Лиза. — Ну как с ней разговаривать?»
Лиза всегда подозревала, что Умару взял няньку прямо из джунглей. Там еще жили племена, подобные Ларисиному Желтому Цветку. Представить юную няньку раскачивающейся на лианах или раздувающей костер не составляло труда. Лизу даже шатать перестало. Сжав губы в линеечку, она молча вошла в детскую и, не взглянув на няньку, двинулась к кроватке сына. Он посинел от крика. Няньку ветром сорвало с кресла. Она вытянулась в струнку, прижав к груди сверток с девочкой. Лиза взяла сына и сразу поняла, что зря это сделала. Он тут же начал по-звериному настойчиво искать грудь. А ведь она его недавно кормила. Лишь подумав о возможном кормлении, Лиза почувствовала мгновенную боль в груди и положила сына обратно. Он на секунду стих, а потом, поняв, в чем дело, зашелся с новой силой. Няня уложила девочку в кроватку и теперь виновато сопела рядом, с бутылочкой наготове. Лиза кивнула. Мальчику сунули в рот соску с водой, и, почмокав с минуту, он уснул.
— А где Маша? — Лиза только теперь обратила внимание, что кроватка старшей дочери пуста. А ведь ей самое время спать после обеда!
Лиза выжидательно воззрилась на негритянку. Та поняла, что не отвертеться, принялась лепетать по- своему, очень эмоционально и быстро, помогая себе жестами. Из всего набора ее слов Лиза сумела понять, что ребенок играет с кем-то из своих.
Лиза повернулась и пошла в указанном направлении. Когда же это кончится? Сколько раз она пыталась разъяснить новым родственникам, что для детей необходим режим. Они слушали ее улыбаясь, но поступали, как им удобно.
Лиза двинулась к холлу, но никого там не нашла. Так и есть, девочку унесли на половину свекрови, и теперь придется тащиться туда и объясняться с родственниками.
Лиза вернулась в детскую и приказала няне привести девочку.
Она стояла у кроваток близнецов и не чувствовала ничего, кроме отупляющей усталости. Однако она понимала, что близнецов придется забрать из детской, поскольку няне всех троих доверить нельзя. Справилась бы со старшей, Машенькой. Ей поскорее захотелось устроить все по-своему, убедить мужа в том, что она уже совсем здорова и сама в состоянии ухаживать за близнецами. Но Умару все не шел из клиники, где, как обычно, было полно работы. Он считал, что все прекрасно устроил, и был счастлив оттого, что у него наконец-то родился сын. Мальчика назвали Андрэ. Девочку, которая оказалась на несколько тонов светлее своего брата, назвали на французский манер — Мишель.
Услышав голосок Маши на лестнице, Лиза поспешила навстречу.
Маша лопотала, гремя цветными крупными бусами. Нуами держала девочку на руках и что-то говорила ей по-своему.
Лиза увела дочку в холл, обняла, будто не видела сто лет. После родов, больницы ей казалось, что Маша в ее отсутствие росла не по дням, а по часам. По сравнению с близнецами девочка выглядела эдакой крепышкой, радовала глаз. Лиза зарылась носом в ее кудряшки. Если бы мама могла видеть внуков хоть изредка! Больше всего Лизе хотелось, чтобы кто-то из близких разделял ее радости и печали, чтобы вместе с ней любовался ее детьми, чтобы было кому пожаловаться и с кем посмеяться. И то, что Маша родилась в России и ее держали на руках все близкие, окрашивало Лизину любовь к дочери в особенные, ей одной понятные, тона. Девочка гремела бусами сестры Умару, что-то лепетала себе под нос, и вскоре они обе уснули на диване в холле, обнявшись.
