Шибуми

обед, изредка поглядывая на Николая, потягивавшего красное вино в обществе нескольких мужчин из деревни, которые до его появления сидели за столом священника, слушая его проповеди и нравоучения.

Когда крестьяне ушли работать, Хел подошел к столу, за которым сидел священник. Отец Ксавьер стал было подниматься, но Хел крепко сжал его руку и заставил снова опуститься на стул.

— Вы хороший человек, отец, — сказал он своим тихим голосом бывшего заключенного, — безгрешный, праведный человек. И в действительности в эту минуту вы гораздо ближе к раю, чем полагаете. Продолжайте есть и слушайте меня внимательно. Больше не будет никаких анонимных писем, никаких “шабашей” у моих ворот. Вы меня поняли?

— Боюсь, что я не совсем...

— Ешьте.

— Что?

— Ешьте!

Отец Ксавьер затолкал себе в рот еще одну вилку наперченного кушанья и стал угрюмо, неохотно жевать.

— Ешьте быстрее, отец. Набейте себе рот пищей, которую вы не заработали.

В глазах священника стояли слезы ярости и страха, но он послушно запихивал себе в рот еду и поспешно ее заглатывал.

— Если вы собираетесь остаться в этом уголке мира, отец, и еще не чувствуете в себе готовности воссоединиться с Богом, тогда в дальнейшем будете делать вот что. Отныне каждый раз, когда мы столкнемся с вами в деревне, вы будете немедленно уходить. Каждый раз, когда мы встретимся на узкой тропинке, вы сойдете с нее и будете стоять к ней спиной, пока я не пройду. Вы можете есть еще быстрее?

Священник поперхнулся, и Николай вышел, оставив его за столом, давящегося и задыхающегося. В тот же вечер он пересказал этот случай Ле Каго, дав ему указания непременно распространить эту историю по всей округе. Хел считал, что наказанием этому трусу должно стать публичное унижение.

— Эй, что же вы не отвечаете мне, отец Эстека?<“Эстека” по-баскски означает “сексуальная необходимость”, то есть обращение Ле Каго можно перевести на русский язык как “отец импотент”> — крикнул Ле Каго.

Священник поднялся и молча вышел из кафе, словно не слыша слов Ле Каго, который продолжал кричать ему вслед:

— Ола! Что же вы все бросили, разве вы не хотите доесть свой обед?

Старики в кафе все были католиками, а потому не могли засмеяться громко, но лица их расплылись в широких улыбках, так как они были баски.

Ле Каго похлопал хозяйку по заду и послал ее, за едой.

— Не думаю, чтобы мы приобрели здесь большого друга, Нико. А он человек, которого следует опасаться. — Ле Каго рассмеялся. — В конце концов, отец его был француз и принимал активное участие в Сопротивлении.

Хел улыбнулся:

— А ты встречал когда-нибудь француза, о котором нельзя было бы этого сказать?

— И то правда. Просто удивительно, как это немцам удалось захватить Францию и удерживать ее, имея в своем распоряжении всего лишь несколько дивизий, если вспомнить, что каждый из тех, кто не участвовал в хитроумном и коварном маневре массовой сдачи в плен, задуманном с целью истощения немецких ресурсов — ведь фашисты вынуждены были кормить пленных, — отважно и энергично сражался в рядах движения Сопротивления. Найдется ли во Франции хоть одна деревушка, в которой теперь нет площади Сопротивления? Однако следует отдать должное французам — нельзя забывать о том, какой смысл они вкладывают в понятие сопротивления. Любой владелец гостиницы, запросивший со своего немецкого постояльца непомерно высокую цену, считает себя активным участником Сопротивления. Любая потаскуха, наградившая немецкого солдата триппером, — мужественный борец за свободу. Все те, кто повиновался бошам, но при этом желчно воздерживался от приветливого утреннего “bonjour”, — все они герои!

Хел расхохотался.

— Ты слишком строг к французам.

— Это история строга к ним. Я имею в виду настоящую историю, а не ту “verite a la cinquieme Republicue”<Правда для пятой Республики (франц.)>, которой они учат наших детей в школах. По правде говоря, французы мне все-таки больше по душе, чем какие-либо другие иностранцы. Столетиями они жили рядом с басками и за это время успели перенять от них некоторые достоинства — смекалку, проницательность, умение глубоко, по-философски заглянуть в глубь вещей, чувство юмора. Все это в какой-то мере сделало их лучше “других”. И тем не менее я вынужден признать, что они до смешного нелепы, точно так же как невозможно не согласиться, что англичане — неуклюжие пачкуны, итальянцы — невежды, американцы — все, как один, неврастеники, немцы — романтически настроенные свирепые дикари, арабы — норовистые и порочные голодранцы, русские — грубые, неотесанные варвары, а голландцы делают сыр. Взять хотя бы такое яркое проявление нелепого и смехотворного поведения французов, как их попытки соединить свою недальновидную страсть к деньгам с погоней за призраком gloire<Слава (франц.)>. Те же самые люди, которые разбавляют свое прекрасное бургундское вино ради ничтожной прибыли, добровольно, с готовностью тратят миллионы франков на заражение Тихого океана ядерными отходами, надеясь, что их сочтут равными американцам по техническому развитию. Им самим кажется, что они подобны хрупкому Давиду, который обхватил Голиафа и вот-вот победит его. разжав железную хватку великана. К несчастью, истинная их репутация за границей отличается от этого образа, созданного их воображением; всему остальному миру их действия представляются смехотворным поведением влюбленного муравья, который, карабкаясь по ноге коровы, уверяет ее, что он будет с ней нежен и ни в коем случае ее не обидит.

Ле Каго опустил глаза, задумчиво разглядывая крышку стола.

— Не могу придумать, что бы еще такое сказать о французах; придется пока закончить на этом.

Подсев к ним за стол, вдова придвинулась поближе к Ле Каго и прижалась коленом к его ноге.

— Эй, а у вас посетитель там, внизу, в Эшехелиа, — обратилась она к Хелу, употребляя баскское название его замка. — Девушка. Нездешняя, приехала вчера вечером.

Хел нисколько не удивился, что новость эта уже докатилась до Ларро, деревушки, находившейся за три горных хребта и пятнадцать километров от его дома. Вне всякого сомнения, в окрестных деревнях узнали об этом событии уже через четыре часа после появления незнакомки.

— Что вам известно о ней? — спросил Хел. Вдова пожала плечами и опустила кончики губ, показывая, что сведения, которые она может сообщить, — весьма скудны.

— Она выпила чашку кофе у Жорегиберри, и у нее не было денег, чтобы заплатить. Она шла пешком всю дорогу от Тардэ до Эшебара; несколько раз ее видели с окрестных холмов. Она молода, но не настолько, чтобы не забрюхатеть. На ней штаны, обрезанные выше колен, так что все ноги ее на виду, и говорят, что у нее полная грудь. Ее приняла ваша женщина; она оплатила ее счет Жорегиберри. У нее английский акцент. Старые кумушки из вашей деревни болтают, будто она потаскушка из Байонны, которую турнули с фермы за то, что она спала с мужем своей сестры. Как видите, известно о ней совсем немного.

— Так ты говоришь, она молоденькая, и грудь налитая? — воскликнул Ле Каго. — Нет сомнений, она ищет меня, самого опытного из мужчин, чтобы испытать все до конца!

Вдова ущипнула его за ногу.

Хел встал из-за стола.

— Я, пожалуй, отправлюсь домой, приму ванну и посплю немного. Ты едешь со мной?

Ле Каго искоса взглянул на вдову:

— Что ты об этом думаешь? Ехать мне?

— Поступай как знаешь, старый распутник, мне-то какое дело?

Но стоило ему слегка приподняться, как она ухватила его за ремень и потянула вниз.