возвращался после тяжелой, изнурительной экспедиции, а пещеры или, как бывало в прежние дни, после своего очередного антитеррористического “трюка”.
Ханна вышла из ванны следом за Николаем и накинула кимоно на свое еще влажное тело. Она помогла Хелу облачиться в легкие одежды, и они пошли через сад, где он на минутку остановился, чтобы поправить звенящий камень в ручье, вытекающем из маленького озерца, так как уровень воды был слишком низок и звук, издаваемый камнем, получался слишком тонким и резким, раздражая его слух. Ванная комната, с обшитыми деревянными панелями стенами, была полураскрыта за бамбуковой изгородью, окружавшей сад с трех сторон. Прямо напротив нее располагалось низкое строение из темного дерева с раздвижными бумажными панелями; внутри него находилась Японская комната, где Николай работал и медитировал, и его Оружейная, где хранились орудия того ремесла, от занятий которым он недавно ушел на покой. С четвертой стороны сад защищала задняя стена замка, обе японские постройки стояли отдельно, в стороне, чтобы не нарушить великолепия его мраморного, украшенного мансардой фасада. Николай проработал целое лето, возводя эти японские постройки вместе с двумя мастерами, которых он специально для этого выписал с Кюсю; они были очень стары и еще помнили, как нужно строить без гвоздей, скрепляя деревянные части здания такими же деревянными клинышками.
Опустившись на колени перед низеньким лакированным столиком, лицом к японскому саду, Николай и Хана съели легкий завтрак, состоявший из круглых дынь (слегка согретых, чтобы острее ощущался их мускусный аромат), голубовато-сизых, запотевших от холода, необыкновенно сочных терпких слив и пресных рисовых лепешек.
Когда оба они закончили завтракать, Хана поднялась из-за стола.
— Закрыть окна?
— Оставь одно — пусть оно будет распахнуто настежь, чтобы мы могли видеть сад.
Хана улыбнулась. Николай и его сад... Словно любящий отец с нежным, но своенравным ребенком. Сад был его сокровищем, самой важной из всех принадлежавших ему вещей, и часто, возвращаясь из путешествия, он входил в дом незамеченным, переодевался и часами работал в саду, прежде чем кто- нибудь узнавал о его возвращении. Сад с его нежными, тонкими оттенками, изящными, изменчивыми формами, со всей его едва уловимой прелестью, был для Николая реальным воплощением шибуми, и существовала какая-то печальная закономерность в том, что он, вероятно, не увидит воплощения своей мечты в ее высшей, безупречной завершенности.
Хана сбросила кимоно к своим ногам.
— Будем держать пари?
Хел рассмеялся:
— Ладно. Победитель получает... Так, дай-ка подумать. Как насчет получасовой “Услады Лезвием”?
— Чудесно. Не сомневаюсь, это доставит мне огромное удовольствие.
— Ты так уверена в себе?
— Мой дорогой друг, ты был в горах три дня. Все это время тело твое вырабатывало любовь, но у нее не было выхода. Ты по сравнению со мной в весьма невыгодном положении.
— Посмотрим.
Любовная прелюдия Ханы и Николая была столь же духовной, сколь и физической. Оба они были любовниками четвертого уровня, она — благодаря своему превосходному обучению и воспитанию, он — в силу того внутреннего контроля, к которому он приучил себя с юности, и своего дара предчувствия, который позволял ему улавливать тончайшие оттенки ощущений партнерши и с абсолютной точностью предугадывать тот момент, когда тело ее вот-вот начнет содрогаться в пароксизме высшего наслаждения. Игра была рассчитана на то, чтобы заставить другого первым достигнуть этой наивысшей точки; при этом допускалось использование любых технических приемов, тут не было никаких запретов или преград. На долго победителя доставалась “Услада Лезвием” — предельно расслабляющий и в то же время возбуждающий массаж, во время которого кожу на руках, ногах, груди, спине, животе и на лобке легонько поглаживают остро отточенным бритвенным лезвием. Все тело горит, трепеща от наслаждения и глубокого, затаенного страха перед скользящим острием; при этом человек, получающий этот массаж, должен полностью расслабиться, иначе он не выдержат и секунды этого мучительного, невыносимо сладкого напряжения. Обычно “Услада Лезвием” начинается с конечностей; постепенно, по мере того как лезвие приближается к эрогенным зонам, волна упоительного возбуждения нарастает, и кожа начинает пылать от наслаждения, к которому примешивается тень страха. Существуют некоторые тонкости техники, особые приемы, которые используются, когда лезвие доходит до этих зон, однако описывать их здесь опасно, это могло бы привести к нежелательным последствиям.
“Усладу Лезвием” венчает быстрый, короткий оральный акт, и струя терпкого семени с силой изливается в рот партнерам.
Тот из них, кто выиграет пари, заставив другого кончить первым, получит в награду “Усладу Лезвием”. В том, как они играли в эту игру, была еще одна особенность; оба они настолько хорошо изучили друг друга, что каждый из них мог быстро довести другого до преддверия оргазма, так что игра почти на всем своем протяжении шла на этой тонкой грани наслаждения и самоконтроля.
Только после того, как Николай вышел из тюрьмы Сугамо и переехал на Запад, его сексуальный опыт приобрел некоторую выразительную и осмысленную форму. До этого все ограничивалось непритязательной любительской игрой. Его связь с Марико не была физической в полном смысле этого слова; между ними существовала нежная юношеская привязанность, и их первые, неловкие, неумелые попытки близости казались не более чем подстрочным примечанием, необязательной физической сноской к их робкому и нежному чувству.
С сестрами Танака Николай вышел на первый уровень любовных отношений, перейдя в ту здоровую и упрощенную стадию сексуального любопытства, на которой крепкие, сильные молодые животные, побуждаемые неясным, но могучим стремлением продолжения рода, играют друг с другом в несложные, но энергичные и требующие физического напряжения игры, испытывая выносливость своих тел. Первый уровень, несмотря на всю свою примитивность и однообразие, отличается в то же время чистотой и нравственной открытостью, благотворно действующими на человека, и Хел в полной мере насладился этим периодом, сожалея только, что на свете остается еще так много людей, нравственно искалеченных традиционными нормами морали и общепринятого мышления; людей, которые принимают эту светлую, крепкую, изматывающую до седьмого пота игру исключительно под маской влюбленности, любовного романа, привязанности или даже самовыражения. Они, в своем заблуждении, пытаются построить физические отношения на зыбком, утекающем сквозь пальцы песке пламенной и вечной любви. Хел всегда сожалел о том, что люди, в большинстве своем, слишком рано соприкасаются с романтической литературой; чтение подобных книг рождает в них невероятные, несбыточные ожидания и вносит в их супружеские отношения оттенок преступности и вины, свойственный сексуальным переживаниям подростков Запада.
Во время своего короткого пребывания на втором уровне — когда секс используется в качестве психологического аспирина, успокоительного средства, примиряющего человека с действительностью, когда он служит чем-то вроде кровопускания при лихорадке, призванного снизить давление и температуру, — Хел начал ощущать в себе проблески четвертого уровня сексуальных ощущений. К этому времени он уже понял, что секс будет составлять очень важную, значительную часть его жизни, а поскольку он терпеть не мог дилетантизма в любых формах, то предпринял все, что только возможно, чтобы приобрести необходимую подготовку в этой области. Он получил практическое обучение на Цейлоне и в закрытых первоклассных борделях Мадагаскара, где прожил четыре месяца, учась у женщин всех рас и национальностей.
Третий уровень, предназначенный для сексуальных лакомок и гурманов, — это высшая стадия, которой когда-либо достигала западная половина человечества, а в действительности и большая часть тех, кто живет на Востоке. Хел прошел через эту стадию легко, между делом, предаваясь наслаждениям с жадностью и восторгом юности; он был молод, тело его было мускулистым и упругим, а воображение — необычайно богатым и изобретательным. Ему не грозила опасность погрязнуть в трясине искусственных стимуляторов, этой панихиде по сексу, которой самые гнусные, отвратительные распутники, а также изнеженные интеллектуалы пытаются подменить свои омертвевшие чувства и отсутствие воображения,
