что было украдено Богачевым у трудового народа.
Белов вдруг повернулся к Леньке и посмотрел на него долго, внимательно. Ленька спросил:
– А ты чего?
Белов сказал:
– Так… Ты правда веришь, что Богачев – вор?
– В каком смысле – вор? – не понял Ленька.
– В самом прямом, – настаивал Белов. – Вор – значит, украл. Украл – значит, вор. Так?
– Я тебе вот что скажу, – ответил Ленька. – Если какой-нибудь голодный беспризорник заберется к Брониславе в карман, значит, этот беспризорник – вор, его надо арестовать, посадить в тюрьму, ну и желательно избить для назидания. А если господин Богачев натырил где-то больших денег и удачно пустил их в оборот, имея при том благочестивое выражение лица, то он… хуже, чем вор.
– Не пойму, – тихо проговорил Белов, – ты что, Ленька, идейный?
– Нет, – сказал Ленька хмурым тоном. – Просто мне их рожи не нравятся. Если Богачев украл, так и мне можно. И ты до моей совести не доцарапывайся, потому что это невозможно. Я не у старушки Натальи Степановны краду, хотя она, кстати, урожденная дворянка. Она вчера рассказывала.
– Четко трактуете образ классового врага, товарищ Пантелеев, – сказал Белов, посмеиваясь. – Радуете меня несказанно.
– Ну и… хорошо, – буркнул Ленька. – Идем, наконец.
Было четыре часа дня. Трое обогнули собор, свернули на Казанскую улицу и двинулись по ней, растаптывая погибающие сугробы.
– Убивать, значит, никого не будем, – продолжал Белов (Ленька, по правде говоря, уже надеялся, что тема иссякла и больше к этому они не вернутся). – Интересно. А наган тебе зачем?
– При чем тут наган? – не понял Ленька.
– Ну, наган ты с собой ведь взял, – объяснил Белов. – Расскажи, зачем, если стрелять не собираешься.
– Не собираюсь, – отрезал Ленька.
– Тогда зачем? – напирал Белов.
– Для порядка.
– Для какого порядка?
– Просто мне с наганом спокойнее. Привычнее, – сказал Ленька, приостановившись.
Варшулевич налетел на него и выругался.
– Привычка к огнестрельному оружию, – заметил Белов, – иногда сказывается на человеке самым роковым образом.
Ленька махнул рукой и больше ничего объяснять не стал.
Дом, где жил меховщик Богачев, имел два входа, парадный и черный. У парадного было даже подметено, хотя дворник отсутствовал. На лестнице – тоже никого. Ленька легко взбежал на второй этаж, позвонил в квартиру.
Спустя небольшое время голос Брониславы отозвался из-за двери:
– Кто там?
Ленька откликнулся:
– Дома ли мадам?
– Ушла. Да кто это? – опять спросила Бронислава. Голос казался ей смутно знакомым.
– А Эмилия? – поинтересовался Ленька.
– Эмилия хворает… Это ты, Ваня? – сообразила Бронислава.
Ваня был приятелем Эмилии и иногда захаживал в гости. Наверняка пожаловал, едва прослышал, что Эмилечка болеет. Конфет принес, книжку для развлечения. Очень хороший молодой человек. Это у него такой голос – ясный, звонкий, спокойный.
– Открывайте, Бронислава, – засмеялся «Ваня». – Что вы меня тут, в самом деле, на пороге держите. Нехорошо.
Звякнула цепочка, плавно проплыла по своему медному ложу задвижка. Дверь отворилась.
Внушительный силуэт Брониславы угадывался в полутьме прихожей. Лампа горела еле-еле над зеркалом, которое висело под странным углом и отражало нечто непонятное, имевшее сходство, впрочем, с углом дивана, подушкой и куском картины на стене, – вид из ближайшей комнаты.
Узрев трех мужчин, ни один из которых определенно Ваней не являлся, Бронислава утробно ойкнула и попятилась. В глубине зеркала вдруг сверкнул яркий белый огонек – свет, гуляющий по прихожей причудливыми путями, отразился от нагана, вынутого Ленькой.
– Не ори, – сказал Ленька, отодвигая Брониславу и проходя в квартиру.
За ним протиснулись Варшулевич и Белов. Варшулевич сразу же прищурился и начал оглядываться, живо интересуясь подробностями квартиры меховщика, а Белов просто стоял и смотрел на Леньку.
– Покажешь, где у хозяев драгоценности? – спросил Ленька.
– Да откуда ж мне знать, где они что прячут! – глухо вскрикнула Бронислава и сделала резкое движение, точно собиралась бежать.
Белов проскользнул мимо нее и почти мгновенно очутился на кухне, у черного хода. Оттуда сразу же понеслись причитания кухарки, включавшие в себя выражения «ироды» и «креста на вас нет». Затем что-то с грохотом упало, и тотчас из одной комнаты донесся капризный женский голос, растягивающий слова:
– Бронисла-ава! Что там у вас творится? Кто пришел?
Варшулевич отодвинул Брониславу и аккуратно закрыл дверь на задвижку. Затем обратился к ней:
– Не хочешь помогать – не надо, мы ведь и сами найдем все, что нужно.
– Ищите, если такие умные, – сказала Бронислава. Она устремила на Леньку горький взгляд, полный глубочайшего разочарования. Ленька ответил жизнерадостной улыбкой.
– Ты тут пока обыскивай, – кивнул Ленька Варшулевичу, – примени на практике свой богатый опыт. А я свяжу их, да и успокою заодно.
Бронислава было затрепетала, как пойманная рыбка, услышав про «успокою», но Ленька имел в виду исключительно то, что сказал. Он связал ей руки бельевой веревкой и, сняв с полки в прихожей шарф, затянул рот.
– Сядь и молчи, – приказал он. – Тебе никто зла не сделает. Поняла?
Бронислава даже не кивнула. Отвернулась с гордым видом.
Ленька крадучись направился в комнату Эмилии.
Та действительно хворала – лежала в постели и читала книгу. При виде незнакомого мужчины она застыла и очень сильно побледнела. От Леньки пахло улицей – холодным воздухом, табаком, сапогами. Все эти, с позволения сказать, ароматы были для Эмилии оскорбительны. Она презирала в себе и в других половое влечение. В книгах все это выглядело красиво, стерильно и одновременно с тем притягательно, как дорогая вещь на витрине; но в жизни Эмилия не желала иметь с «этим» ничего общего. Грубый, резкий запах, который мог исходить только от мужчины, молодого и агрессивного, казался Эмилии нестерпимым.
– Дайте руки, – сказал Ленька. – Не бойтесь, не обижу.
Она раздула ноздри.
– Я не боюсь, – ответила она.
– А что же с лица такие бледные?
– Вы отвратительны, – сказала Эмилия.
Ленька повторил:
– Руки давай сюда. Говорю же, что не обижу.
И, поскольку она не двигалась и только глядела на него темными, гневными глазами, он сам схватил ее запястья и связал их крест-накрест, потуже затянув узел. Затем отбросил с Эмилии одеяло и так же стянул щиколотки.
– Больно ты шустрая, – объяснил он свои действия. – А мне надо, чтобы ты здесь подольше полежала.
– Я кричать стану, – предупредила Эмилия.
– Хочешь, чтобы я тебе платок в рот засунул? – Ленька вынул из кармана беленький, в масляных пятнах
