К знакомым, которые меня очень интересовали, принадлежали также сестра Станислава Шелемехи — Лида и врач Юрий Барабаш.
В своих очень редких письмах летчик упоминал о сестре.
Лида все еще работала в лаборатории металлов академика Саклатвалы.
Из газет мне было известно, что Барабаш недавно защитил свою диссертацию. Кажется, Барабашу в одном из московских институтов была предложена кафедра.
Стоя на балконе и осматривая город и бухту, я все время думал об этих людях. Рядом с Лидой в моем воображении возникал образ Макаренко таким, каким я видел его перед своим отъездом. Я хорошо помнил его угрюмый, решительный взгляд, глаза с выражением скрытой боли. Тогда он отказался от Лиды.
Но как не совпадали мои чувства к Макаренко с отношением к нему специалистов — инженеров! Мне больно и тревожно было думать о создавшемся положении, тем более что противники Ярослава Макаренко выступали искренне, глубоко убежденные в ошибочности его утверждений. Неужели я в этом человеке ошибаюсь? Я с горечью вспоминал ответ Макаренко на мое единственное письмо к нему. Он писал, что очень занят работой и времени на переписку не имеет. К этому была присоединена просьба выслать несколько специальных книг.
Ожидание ответа от Шелемехи приковало меня к гостинице. Я стоял на балконе и прислушивался, не звонит ли телефон. Несколько раз мне действительно звонили. Знакомые, узнав о моем приезде, приветствовали меня и приглашали к себе. Потом приехали два журналиста из местной газеты, представитель Приморского туннельного треста и Шепетова. Они интересовались мною, а я — Приморским туннельным трестом. Трест являлся автономной единицей в системе строительства Глубинного пути и прокладывал туннель от выросшего на пятьдесят шестой параллели, на берегу Охотского моря, Тихоокеанска до Владивостока. Это было одно из наибольших ответвлений главного пути.
— У нас все превосходно, — ответил на мой вопрос о ходе строительства представитель треста. — Дело развертывается нормально, хотя в последнее время приходится ускорять работы.
— И тут не все получается хорошо, — заметил один из журналистов.
— Почему? — заинтересовался я.
Представитель треста заявил, что ускорение строительства особых трудностей не вызывает. Но сказал он это не очень уверенно.
— Да вы говорите откровенно, — попросил я.
— Будете в Иркутске, обо всем узнаете, — сказал тот же журналист. — У нас применяется так называемая макаренковская система, и все ею страшно недовольны.
— В чем же она заключается?
Но позвонил телефон. Меня вызывал начальник аэропорта. Он получил от Шелемехи телеграмму с приказом немедленно отправить меня на почтовом самолете в Иркутск.
2. ВЕСНА НАД БАЙКАЛОМ
В конце мая Байкал очистился ото льда, и пароходы двинулись по озеру с юга на север, от одной Ангары до другой. В эту весну на озере появилось особенно много пароходов. Они перевозили людей и грузы на север. Дикий край заселялся. Все реки и озера превратились в подъездные пути. На строительстве, протянувшемся от Москвы до Охотского моря, работало около миллиона вооруженных новейшей техникой людей. Армия рабочих, техников, инженеров, занятых непосредственно прокладкой туннеля, требовала другой армии, которая заботилась бы о питании, жилищах, медицинской помощи, культурном обслуживании строителей. Обоим этим армиям необходимо было огромное количество самых разнообразных материалов, машин и инструментов.
Я думал об этом, когда самолет проносился над бурными волнами Байкала. Даже то, что можно было увидеть с воздуха, свидетельствовало об огромных масштабах строительства.
Вскоре мы приземлились на аэродроме между Иркутском и Ангарой. Нас приветствовал дежурный с флажком в руке. Мои чемоданы сразу же очутились на небольшой автоповозке, и я двинулся следом за ней к аэровокзалу.
— Подполковник Шелемеха просил передать вам, чтобы вы ехали прямо к нему, — сказал мне дежурный. — Машина прислана.
С чувством благодарности к Станиславу я осмотрелся. Какой-то человек у аэровокзала пристально вглядывался в небо. С удивлением я узнал Самборского. Наши взгляды встретились.
— Олекса Мартынович! — крикнул он мне, и в ту же минуту я попал в его объятия.
Самборский нисколько не изменился. Он был таким же подвижным, суетливым, склонным к иронии.
— Вот неожиданная встреча! — восклицал инженер. — А знаете ли вы, кого я приехал встречать?
— Не представляю.
— Аркадия Михайловича и Тараса Чутя.
— Да ну!.. Где же они? Когда прибывают?
— Сейчас. На рейсовом самолете тысяча четыреста пятьдесят шесть. Они летят из Свердловска. Когда они будут? — опросил Самборский у дежурного.
— Тысяча четыреста пятьдесят шестой вылетел из Свердловска в третьем часу по местному времени, — обстоятельно ответил дежурный. — Он должен прилететь сюда в семнадцать.
Мы заметили на западе черную точку. Дежурный оставил нас и пошел на аэродром. В это время из аэровокзала вышел мужчина без шапки. Он шел твердыми шагами, и, когда он приблизился к нам, я почувствовал новый прилив волнения. Я узнал Ярослава Макаренко.
— Ярослав Васильевич!
Он подошел к нам и приветливо поздоровался со мною, не проявив, впрочем, ни в малейшей мере той радости, которую я только что наблюдал у Самборского. С последним он обращался вежливо, но холодно. Я заметил явное недоброжелательство Самборского, когда тот смотрел на своего друга, и догадался, что дружба двух инженеров дала еще большую трещину.
— Слышал, что приезжаете, но не знал, что вы уже здесь, — обращаясь ко мне, сказал Макаренко.
— Только что с самолета. А вы, верно, встречать Аркадия Михайловича?
— Угадали. Его и Тараса. Не знаешь, — спросил он у Самборокого, — они не опаздывают?
— Вон их самолет. — Самборский указал на машину, делавшую круг над аэродромом.
Мы ждали, пока машина приземлится. Тем временем я внимательно приглядывался к обоим инженерам. Самборский почти не изменился. Зато в Ярославе Макаренко изменения безусловно произошли. Лицо его стало еще суровее, челюсти были крепко сжаты. Можно было бы сказать, что он постарел, но от него веяло необыкновенной энергией, упорством. Неясно, откуда взялось такое ощущение, но я понимал, что возле меня стоит человек больших страстей, который, однако, прячет от постороннего взгляда свою внутреннюю жизнь, свои стремления.
Но вот воздушный лимузин коснулся колесами земли и покатился по полю, приближаясь к нам. Мы поспешили к машине. Первым выскочил из нее паренек в зеленом костюме. За ним вылез седенький старичок в фетровой шляпе. Это были Аркадий Михайлович и Тарас Чуть.
Профессор крепко пожал руку каждому из нас, каждому сказал комплимент.
Тарас вырос и возмужал. Это был уже не мальчик, а подросток, почти юноша. Он сильно вытянулся, отличался худощавостью, а глаза его смотрели одновременно и мягко и задорно.
Увлекшись приветствиями и разговором, мы все еще стояли посреди поля. Нас вежливо попросили не мешать посадке самолетов и пройти в помещение аэровокзала. Мы взяли вещи профессора и направились к машине. Но на самом краю поля оживленный разговор возобновился, и мы снова остановились.
— В котором часу открывается сессия Научного совета? — спросил профессор.
— Должна была открыться сегодня в восемь вечера, но отложена на пять-шесть дней, — ответил Ярослав.
