безропотной.
— Я спрашиваю, потому что у меня есть любимый венгерский ресторан «У Жико», на Коннектикут- авеню, в комплексе Бродмур, это на Северо-Западе. Предлагаю встретиться там в семь часов, согласны? Я закажу столик.
— Согласен, там и увидимся. Только позвоните мне, если удастся вырваться до субботы, ладно?
— Обязательно. До свидания, в субботу поговорим.
Мартин Теллер отнюдь не соврал, что он наполовину венгр. Неправдой была его якобы неодолимая любовь к венгерской кухне, которую на самом деле он ненавидел всеми фибрами души, особенно гуляш, как, впрочем, и остальные блюда, приправленные жгучим венгерским перцем. По его личному убеждению, именно необходимость готовить отцу наперченные венгерские блюда, а потом вместе с ним поглощать их и свела до времени в могилу его скандинавку мать.
Глава 6
— Но ведь были же у Сазерленда друзья? С ними вы успели связаться? — допытывался у Мартина Дориан Марс.
— Мы этим сейчас занимаемся, — отвечал Теллер.
— Нерасторопно занимаетесь. Вот и начальник управления сегодня звонил. Он рвет и мечет в нас громы и молнии.
Ну Дориан, ну мастак завернуть фразу! Но ничего, нас тоже голыми руками не возьмешь…
— А что он ожидает, что мы будем творить чудеса? — Теллер курил гвоздичную сигару.
— Очень прошу, не кури ты свое отвратительное зелье у меня в кабинете. От этой мерзости нормального человека рвет.
— Меня не рвет.
— Прошу тебя.
— Хорошо, будь по-твоему. — Он бережно загасил сигару, сохраняя недешевый окурок.
— Давай подытожим, что сделано на сегодняшний день, — сказал Марс. — В Верховном суде вы всех опросили?
Теллер отрицательно покачал головой, не отрывая взгляда от потушенной сигары.
— Нет, конечно, на это требуется время. Если человек работает в Верховном суде, то организовать с ним беседу ох как непросто!
— А родных Сазерленда опросили?
— Как раз над этим сейчас работаем. Пока что побеседовали с отцом, с психиатром то есть; мужик он недюжинный, скорее замкнутый, но самоуверенный и заносчивый, как черт знает что. Хорошо одевается. Есть еще сестра, пишет диссертацию в Калифорнии.
— Ты не можешь выражаться яснее? У нее диссертация по калифорнийской тематике? В какой области? Калифорнийское право, политика, география?
— Калифорния, Дориан, это штат, в нем есть университет, где ее взяли в аспирантуру. А диссертация у нее по литературе.
— Классической? Английской?
— Венгерской.
— То есть поехала в Калифорнию защищать диссертацию по венгерской литературе?
— Это ее частное дело. С матерью покойного я пока побеседовать не успел.
— Это еще почему? Нерасторопность, как известно, злейший расхититель времени.
— Потому что ее единственного сына застрелили в Верховном суде. Смерть сына обычно не лучшим образом отражается на здоровье матери.
— Поговори с ней немедленно. Говори с кем угодно о чем угодно, только побыстрей разворачивайся. Чтобы работа кипела. А то на меня сверху давят так, что скоро можно будет просунуть под дверь.
— Это они умеют, — согласился Теллер.
— С Министерством юстиции взаимодействие налажено?
— Само собой. Мы созваниваемся каждый день.
— Прекрасно. А теперь, Марти, скажи мне, что ты нутром чувствуешь по этому делу? Как о нем мыслишь?
Теллер неопределенно пожал плечами.
— Пока не за что зацепиться. Я бы поделился с тобой хоть мало-мальски обоснованной версией, но и ее пока нет. Единственное, что я могу тебе сказать на данном этапе, — что его, мне кажется, убила женщина.
— Почему ты так думаешь?
— Да по образу жизни. Парень он видный, неглупый, любитель пожить красиво, а девок вокруг пруд пруди, он ими вертит как хочет. Могли и затаить злобу, а одна какая-нибудь, может быть, даже решила отомстить. Я, кстати, собирался после нашего разговора съездить в его холостяцкую квартиру в Джорджтауне — осмотреть ее своими глазами. Она ведь так и стоит опечатанная по моему приказу с того момента, как стало известно о его гибели.
— Так ты полагаешь, что женщина?
— Может быть, да, а может быть, и нет. Временами мне такая версия кажется логичной, разве что от нее чересчур отдает дешевым детективом: женщина проникает в полночь в здание Верховного суда и пускает пулю в лоб бывшему любовнику, сидящему в председательском кресле. Стоит взглянуть на дело под таким ракурсом, как склоняешься к мысли, что убийца — кто-то из сослуживцев. Ведь они его тоже сильно недолюбливали.
— За что?
— За карьеризм. Мне рассказали, ему маячил высокий пост. Почему? Может быть, его толкал кто-то из судей, которого — прошу прощения за пошлую догадку — он засек за непристойным для жреца правосудия занятием и с тех пор держал на крючке.
— А если серьезно?
— Я совершенно серьезно. Ведь верховные судьи тоже люди, как ты да я. Они периодически посещают сортир и вот там-то…
— Ну, будет, будет. Вернемся лучше к семье и знакомым. Так отец, говоришь, со странностями? До такой степени, что мог бы убить собственного сына? И если он убийца, то каковы мотивы?
Теллер взял из пепельницы окурок и сунул его в рот.
— Не кури, Марти.
— Я зажигать не буду. Отец? Не думаю. Что же это за отец, если он способен убить собственного сына?
— В жизни всякое бывает. Жизнь — театр, и мы все в нем — актеры.
— Опять же вы правы, начальник… Понимаешь, Дориан, кандидатам в убийцы Кларенса Сазерленда несть числа. Мотивов для убийства достаточно — их едва ли меньше, чем алиби у подозреваемых. Будем копать! Кстати, я заказал настенную схему себе в кабинет.
— Это что-то новенькое.
— Не-а, обычное дело, в технике называется блок-схема. Я боюсь запутаться в деле Сазерленда, поэтому решил перенести его на бумагу. В моей схеме будут стрелки, звездочки и даже фосфоресцирующие буквы для обозначения узловых событий. Тебе подобная схема, скорее всего, ничего не скажет, но мне она просто необходима. И стоит недорого.
— Недорого — это сколько?
— Сотню. Я провел ее по смете по делу Сазерленда.
— Целую сотню, — вздохнул Марс. — Мог бы, кажется, сначала поставить меня в известность.
— Виноват.
— Хорошо, счет я подпишу. Я вообще подпишу что угодно, лишь бы дело двигалось.
— Оно будет двигаться, даю тебе честное слово, Дориан.
