— Каждое утро в девять ты будешь являться ко мне с оперативным сообщением о ходе расследования, вплоть до его завершения.
— Так точно, Дориан. Каждое утро я как штык здесь, у тебя, в девять.
— Договорились.
Подъехав к городской квартире Кларенса Сазерленда в Джорджтауне, Теллер увидел у дверей полицейского, а поперек дверей — желтую ленту с надписью «Вход воспрещен».
— Как у вас тут идут дела? — спросил полицейского Теллер.
— Неплохо. А у вас?
— Тоже неплохо. Кто-нибудь заходил сюда?
— Только ваши, из управления, больше никто. Я чего хочу сказать, лейтенант: раз уж вы здесь и пробудете какое-то время, то разрешите, я отлучусь выпить чашку кофе?
— Идите. Только на полчаса — не больше. На большее у меня времени нет.
Он очутился в небольшом вестибюле. Дверь слева вела в квартиру Сазерленда, лестница справа — в другую квартиру, на втором этаже. Теллер вытащил ключ, отпер квартиру Кларенса и вошел внутрь.
Гостиная впечатляла размерами и роскошью интерьера. Большую ее часть занимали диваны глубокого красно-коричнего цвета, образующие в центре комнаты своеобразный салон. Над всей гостиной реял большой проекционный экран. Подойдя ближе, Теллер обнаружил, что он связан со сложной телевизионной аппаратурой, в том числе видеомагнитофоном. Вплотную к ней располагался вместительный шкаф с десятками аккуратно расставленных видеокассет.
Теллер перешел в спальню. Она была того же размера, что и гостиная. Круглое ложе поистине королевских размеров казалось еще больше, отражаясь в огромном, во всю заднюю стену, зеркале. И здесь над всем пространством комнаты парил большой проекционный телеэкран и дорогая стереосистема также стояла почти вплотную к кровати — только руку протянуть.
«А это что за штука?» — спросил себя Теллер, подходя к усыпанной кнопками и тумблерами панели рядом с кроватью. Он нажал одну кнопку — небольшая люстра из крохотных зеркальных осколков завертелась на потолке. Повернул диск — и вспыхнул узконаправленный алый луч. Наведенный точно на люстру, он отразился от граней зеркала множеством мелких вспышек и лег мозаикой мерцающих бликов на пол и углы помещения.
— Лихо! — бормотал Теллер, орудуя прочими кнопками и ручками, так что вскоре у него вся комната закружилась в многоцветном хороводе красных и синих огней. Возник даже стробоскопический эффект, поймав в замедленное движение все предметы в спальне, в том числе и руку Теллера, протянутую ради интереса в его поле.
Выключив шальную иллюминацию, Теллер открыл ящик ночного столика. Ничего особенного он там найти не ожидал: еще при первом обыске квартиры Сазерленда в спальне был обнаружен целый набор так называемых рекреационных наркотиков — относительно слабых по воздействию, но наличия которых в доме хватило бы, чтобы намотать парню срок, если бы события приняли соответствующий оборот. При обыске изъяли также записную книжку с телефонами, ее передали в управление ему, Теллеру, а он, в свою очередь, переправил ее другому инспектору с указанием прощупать путем личного контакта всех поименованных в книжке людей.
В столе оставался, таким образом, один-единственный документ, своего рода дневник-календарь с перечислением дат, имен или фамилий, после которых шли инициалы. Теллера всерьез заинтересовали значки после каждой фамилии, тщательно прорисованные разноцветной тушью, в виде звездочек, кружков, восклицательных и вопросительных знаков, кое-где даже с комментариями типа: «динамит… тоска… перспективная…»
— Трудолюбивый паренек, — пробормотал себе под нос Теллер, опуская дневник в карман плаща. В старые добрые времена его молодости такого посчитали бы элементарным пошляком.
Он осмотрел остальную квартиру, потом вернулся в гостиную, чтобы поближе познакомиться с кассетами на стеллаже в книжном шкафу. Помимо нескольких старых фильмов, основная масса представляла собой обыкновенную дешевую порнографию. Наклейка на одной из таких, снятых на дому порнолент гласила: «Я и Синди. Апрель». Ну как тут не умилиться!
— Прошу прощения, — раздался голос от входной двери, которую Теллер по небрежности оставил открытой.
— В чем дело?
— Вы — из полиции?
— А вы кто?
— Я Уолли Плам из квартиры наверху.
— Чем я могу вам помочь?
— Убрать от входа ваших громил. Я здесь живу, понимаете? И мне осточертело, приходя домой, каждый раз показывать документы.
— Примите мои извинения. Но после проверки вас впускают в дом беспрепятственно?
— Не в этом же дело, в конце-то концов!
Теллер между тем разглядывал Уолли Плама. Худой и, что называется, симпатичный молодой человек, каких в Вашингтоне довольно много. Черты лица заостренные, кожа смуглая, что удивительно, принимая во внимание белесые брови и светлые волосы. Есть признаки преждевременного облысения, поэтому волосы приходится начесывать, чтобы, так сказать, максимизировать наличность. Двубортный темно-серый костюм сидит чересчур в обтяжку, белый воротничок синей сорочки перехвачен под неброским бордовым галстуком вполне заметной золотой застежкой.
— Повторяю, мистер Плам, — продолжал Теллер, — извините нас за причиненные неудобства, но произошло убийство…
— Мне об этом прекрасно известно — мы с Кларенсом тесно общались.
— Вот как? Насколько же тесно?
Плам усмехнулся.
— Ну да, скажи я вам, вы меня тут же внесете в список подозреваемых?
— Не исключено.
— Мы с ним были близкими приятелями. Я, как видите, снимал у него квартиру.
— Значит, дом принадлежит ему?
— Да.
— И он оплачивал домовладение из зарплаты судебного клерка? Неплохо! Совсем неплохо!
— Не без посторонней помощи, конечно.
— Семьи, вы хотите сказать?
— Ясное дело.
— Богатая у него квартира. И изумительный подбор видеокассет.
Плам рассмеялся.
— Да, у него есть занятные ленты.
— Вот эта, например? — Теллер вытащил из батареи кассет «Я и Синди. Апрель» и протянул ее Пламу.
— А что в ней особенного? Мы с ним любили иногда подурачиться.
— И в процессе веселья, надо понимать, снимали себя на пленку?
— А что тут такого?
Теллер взял из рук Плама кассету, вернул ее на стеллаж.
— Спальня больше похожа на видеобар, — добавил он.
— Кларенса она вполне устраивала.
Теллер покачал головой, перейдя гостиную, подошел к дивану, взбил диванную подушку и сел на него.
— Говоря откровенно, мистер Плам, я начинаю думать, что жизнь прошла стороной.
— В смысле?
— А в том смысле, что ваш образ жизни, привычки, все эти штучки-дрючки кажутся мне бессмысленными.
