— Зачем ты ныряешь и там кричишь? Кто тебя услышит, когда мы в пяти часах пути от стада? — спросил Гук.
— Как, неужели ты не знаешь о звуковых каналах в океане? — в свою очередь удивилась Эч. — В разных местах океана, на разной глубине — в пятидесяти, а то и ста длинах под поверхностью — лежат особенные слои воды, звук по которым может распространяться в сотни раз дальше, чем у поверхности воды. Все дельфины Великого океана знают об этом и часто пользуются ими для передачи сообщений на далекие расстояния. Если заранее договориться, то можно передать сообщение с одного конца Великого океана на другой за время меньшее, чем то, которое нам надо, чтобы наловить рыбу.
— А как же в стаде узнают, что им надо слушать звуковой канал?
— А ты не обратил внимание, что в стаде всё время кто-нибудь из дельфинов находится на глубине? Вот тот, кто бывает на глубине, тот и слышит любой сигнал в этом слое и рассказывает о нём товарищам.
ЯЩЕРИЦЫ ПОД ВОДОЙ
Эч привела друзей к берегам острова Тауэр и, как в хорошо знакомое место, поплыла в узкий пролив, который вёл куда-то в глубь острова. Через несколько десятков длин дельфины оказались в большом кратере древнего вулкана, теперь наполовину заполненном морской водой. Кругом них громоздились сероватые скалы, а на покатых стенках кратера грелось на солнце великое множество ящериц.
Ящерицы сидели не как попало, а каждая на своем участке, готовая защищаться от любого вторжения. На каждом таком участке располагались самец и несколько самок. Стоило другому самцу перейти или даже приблизиться к границам соседнего участка, как самец-хозяин приподнимался на высоких лапах и, повернувшись навстречу пришельцу, начинал мерно кивать головой, что означало вызов на бой. Внезапно одна ящерица бросалась на другую, и они сталкивались головами. Столкнутся и снова стоят друг напротив друга, мотают головами вверх-вниз, вызывают друг друга на новую схватку. Потом снова сталкиваются в лобовой атаке и снова расходятся. И так до тех пор, пока кто-нибудь не признает себя побежденным и не распластается на камне в униженной позе. Такого не трогают больше, и он может немного погодя спокойно уйти. Но если вторжение происходило на запретную территорию без соблюдения правил, то есть без вызова на битву, а тайком, то хозяин участка без предупреждения бросался на пришельца и кусал его за что ни попало, бил хвостом и царапал когтями до тех пор, пока не заставлял удалиться.
У подножия скалистого крутого берега с ящерицами было мелководье, заросшее водорослями. Спустившись со скалы, ящерицы прижимали ноги к туловищу и плыли прямо на своё пастбище, сильно мотая хвостам из стороны в сторону. Дельфины застали на пастбище штук пять крупных ящериц. Все они были заняты обгладыванием водорослей. Не обращая внимания на дельфинов, ящерицы продолжали срезать своими челюстями кусочки водорослей и отправлять их в объёмистое брюхо. Эч, ловко пристроившись сзади самой крупной из них, быстро схватила её за хвост и, приподняв над водорослевой зарослью, мотнув головой, бросила в сторону. Ящерица, с широко расставленными лапами, пыталась обрести равновесие, двигаясь по широкой дуге, но это ей удалось, только когда она опустилась на дно в двух длинах от дельфина. Странное дело: как ни в чем не бывало, она тут же стала снова ползать между водорослями, выискивая те, что казались ей вкуснее. Настала очередь Гука метнуть ящерицу, что он и сделал почти так же ловко, как Эч. При этом Гук успел нырнуть вслед за летящей в воде ящерицей и подбросить её носом к поверхности, потом ещё и ещё раз. Когда ящерица опустилась на дно, то не побежала в водоросли, как первая, а сразу же прижалась всем брюхом ко дну, всей своей позой выказывая полную капитуляцию.
Самолюбие Эч было ущемлено. Она быстро нырнула к песчаному дну в стороне от зелёной лужайки и, подкинув какую-то тяжёлую вещицу, стала балансировать на носу ею, держась в воде торчком, носом вверх. Эта вещица, небольшая, величиной с глаз дельфина, ярко-желтая, блестящая, плоская. «Такую штуку удержать на носу не так-то просто», — подумал Гук. И где же Эч нашла такую интересную штуковину? А Эч, словно догадавшись о мыслях Гука, нырнула ко дну и поманила его за собой.
— Смотри, сколько их здесь! — И она указала носом на груду тускло блестевших золотых монет, горкой лежавших среди полусгнивших остатков чего-то вроде дубового бочонка. Кругом из песка тут и там торчали остатки толстых брёвен, какие-то ржавые предметы. От ржавчины шли терпкие струйки воды, но от груды жёлтых кружочков — монет Гук не мог уловить никакого запаха. Ведь золото очень устойчиво, и даже в морской воде оно не растворяется и не окисляется.
— Ничего интересного нет, — возразил Гук. — Эти кружочки совсем мёртвые. Непонятно только, откуда они взялись, такие совершенно одинаковые.
— Нам рассказывали старейшины, что несколько поколений назад в водах этих островов часто встречались бесшумные деревянные суда размером в десять и двадцать длин. На них плавали по морю те самые люди, которых ты встречал в Южном полярном море на льдине. Иногда они громко трещали из каких-то коротких палок, и часто один корабль разрушал другой, и выбрасывали тогда много мёртвых тел за борт. Наверное, здесь лежит один из таких разбитых кораблей, и эти блестящие кружочки сделали люди.
— По непонятным нам законам, — вступил в разговор другой дельфин, — эти люди управляют большими судами и делают много всяких странных вещей. Но есть что-то общее между ними и нами. Может быть, они на земле то же самое, что мы в море.
— Иногда мне кажется, — сказал Гук, — что люди знают что-то такое, что нам очень важно, но неизвестно. У них такие огромные глаза, как у кальмаров, только более глубокие и живые, и очень приятные передние конечности — суставчатые и в то же время мягкие.
— Правильно, но откуда ты об этом знаешь? Ты разве был на празднике Великой Дружбы?
— Я даже не слышал об этом празднике. Но я встречался с двуногими подо льдом в Южном полярном море, — отвечал Гук. — А что это за праздник?
— Скоро узнаешь, ведь мы как раз и двигаемся к тёплым островам, где бывает этот праздник. Да, кстати, у тебя ещё болит плавник после драки с За-Лофом?
— Немножко. И знаешь, не заживают следы от зубов.
— Тогда поплывем лечиться. Помнится мне, где-то здесь были заросли геодии, я чувствовала их запах, когда мы проплывали в этот залив.
Открывая и закрывая рот, чтобы вода лучше промывала язык, дельфины медленно поплыли к выходу из затопленного кратера. Трудно, конечно, выбрать из тысячи запахов только тот, который тебе нужен, но врожденное чувство ориентировки никогда не покидает дельфина. Вот их собственные следы, вот запах ящериц, бегающих на пастбище, вот след от стайки барракуд, вот след от пингвина, а вот целая струя насыщена запахами морского льва. Пожалуй, надо плыть несколько пониже. И в самом деле: ближе ко дну четче стали выделяться запахи придонных обитателей. Вот пахнет лангустом — этот огромный рак сидит где-нибудь поблизости в своей норе и, наверное, даже перестал шевелить усами, почувствовав приближение больших дельфинов. Вот запахли крупные раковины, прикрепившиеся к скалам, а вот откуда- то донесся знакомый запах потревоженного морского апельсина — и у Гука сразу защипало язык. Интересно, какой это чудак решил трогать морской апельсин? И словно в ответ на этот немой вопрос, Гук увидел на дне под собой два морских апельсина, смешно наскакивающих друг на друга и трущихся боками. Иногда в сторону отлетали мелкие камушки из-под них, а вот показалась клешня одного из крабиков, живущих внутри.
«Так, подрались, значит, голубчики, а я должен нюхать ваш противный запах? Нет — подальше в сторону», — решил Гук. И тут ему в рот попадает новый запах. Запах сильный и незнакомый, горький немного и какой-то приторный. Откуда он? Сейчас узнаем: голову направо — пахнет слабее, голову прямо —
