вспомнил смертную тяжесть каменного угля – и начал набивать письмо…
Я – профессиональный свидетель.
Началось это много лет назад. Я со школьной экскурсией ездила в Питер, там отравилась, чуть не попала в больницу с каким-то отчаянным, чуть ли не холерным диагнозом, оказалась в гостях у дальних родственников, которые, кажется, сами нечетко представляли, кем и по какой линии я им прихожусь. Потом меня еще кому-то передали, чтобы я вернулась домой под присмотром старших.
Казалось бы, что может успеть в незнакомом городе отравленный и туго соображающий ребенок? То-то и оно, что казалось! На неизвестно чьей квартире буквально в моем присутствии передали из рук в руки ворованные бриллианты. И я успела разглядеть скупщика этого опасного товара.
Значит, первый в моей жизни допрос состоялся, когда мне было тринадцать лет. И пошло-поехало! Я столько раз оказывалась в нужное время и в нужном месте, что еще удивительно, как меня до сих пор не пристрелили. И сдается мне, что следователи в моем родном городе просто передавали меня друг другу при переходе на иную должность: мол, вот ключ от кабинета, вот стол, вот стул, а еще вот телефон некой Х., что бы ни случилось – звони, потому что она обязательно будет свидетелем…
Таким образом я познакомилась с Нартовым.
Когда в кабинете у хорошо мне знакомого Саши Глазынина я впервые увидела Нартова, то даже рот невольно приоткрыла: надо же, красавчик! Роста он был среднего, коротко стриженый коренастый брюнет, с огромными черными глазами, правильным лицом и совершенно злодейскими усиками.
Этот тип мужской красоьы был мне знаком не из жизни, а по картинке. Я мучительно вспоминала, где видела этот яростный взгляд исподлобья, эти брови вразлет, этот упрямый подбородок. Некоторое время спустя мне рассказали, что такая внешность – не редкость у кубанских казаков, где из поколения в поколение было принято добывать жен разбойным путем и брать именно за красоту, а турчанка или черкешенка – большого значения не имело.
Говорил Нартов, вопреки южному виду, не пылко, а строго, напускал холоду, и Сашин призыв сотрудничать со следствием прозвучал как-то безнадежно. Потом я узнала – в наше УВД приехала следовательская бригада из некого приморского города, распутывающая довольно сложное дело, по которому можно было писать новый учебник криминалистики. Там были отравление, похищение свидетеля, симуляция самоубийства и много всяких персонажей. В частности, одно из убийств состоялось у нас, и эти ребята приехали за убийцей.
Редкий случай – я не видела убийцу, не разговаривала с ним даже по телефону, не слышала звука выстрела, во время преступления чудом оказалась на другом конце города. Но я раньше жила в квартире, где потом трое суток перед выстрелом провел убийца, знала всех соседей и все укромные уголки.
Нартов отнесся ко мне довольно высокомерно. Пытался поймать меня на ошибках. И вообще строил из себя столичную шишку, что по особой Божьей милости снизошла к нам, провинциалам, от одного вида которых у нее, шишки, зубы ныть начинают. Один голос чего стоил – хрипловатый, отрывистый, пренебрежительный!
Потепление наступило, когда мы вдвоем восстанавливали маршрут, которым убийца двигался от квартиры к месту преступления…
И вот тут произошло самое главное, без чего не понять наших дальнейших, довольно странных на любой взгляд, отношений.
Выстрелы прозвучали в старой части города, она же – деловая. Свидетели показали, что дядька в лыжной шапочке, это летом-то, перебежал улицу и скрылся за встречними потоками транспорта. Дальше его следы терялись. То есть, его не заметил решительно никто. Я же заподозрила, что убийца каким-то образом остался на окровавленной стороне улицы и смылся дворами. Просто те дворы я прекрасно знала. Был там один, в самой глубине квартала, с двумя деревьями и лавочкой, куда меня не так давно водили целоваться.
Чем глубже мы вторгались в недры квартала, тем более походил на взявшего след пса Нартов. Вдруг его понесло к подвальному окну. Подвал в мои планы не входил, но Нартов отыскал дворника, добился ключа и обнаружил в углу темно-синюю, совершенно новую лыжную шапочку. Свидетели говорили о черной, но разница невелика.
Угол был довольно далеко от окна, просто добросить шапку убийца не мог, поэтому Нартов сцепился с дворником. Тот после короткой разборки повел к ветерану на первом этаже, имевшему подвальный ключ. У ветерана сидел какой-то кум-брат-сват. Стоя на лестничной клетке, я не поняла, что там, внутри, стряслось. Был грохот, крик, ругань, Нартов выволок упиравшегося дядьку, велел мне бежать на улицу и ловить машину. Тут из ветерановой квартиры выскочил еще кто-то, я заорала, Нартов успел закрыться от удара своим вопящим дядькой, но при этом оступился и вместе с ним полетел с лестницы. Хорошо, что это была всего лишь трехступенчатая лестница на первый этаж.
Конечно, это оказались никакие не убийцы, а местная шпана, имевшая к делу некоторое смутное отношение. Я поволоклась с Нартовым в УВД, сдавать наше приобретение, потому что оставлять его одного с двумя этими деятелями не имела морального права. Во время допроса я попыталась сбежать из коридора, куда меня усадили ждать своей очереди, но Нартов неожиданно быстро выскочил и велел мне вести себя обратно в подвал. Что-то он там собирался найти, но не нашел, только вывалялся в грязи и порвал в шагу штаны. Потом его понесло в рваных штанах на другой конец города проверить какую-то догадку. И в конце концов мы оказались возле моего нового дома. Было десять часов вечера.
Я позвала на чашку чая, пообещав заодно и починить штаны. Нартов помолчал, посмотрел на меня подозрительно и согласился. По дороге он взял пирожков к чаю. Без лишней роскоши – четыре с картошкой и четыре с капустой.
Обещанное я выполнила, а он в это время полез в душ – практически без спроса. И в половине двенадцатого я поняла, что уходить он не собирается.
Ну да, уходить не собирался, но вел себя отнюдь не как мужчина, собравшийся провести ночь с женщиной. Скорее уж как женщина, котороя самоуверенно ждет, чтобы мужчина ее завоевал.
Я не Мисс Вселенная, но и не крокодил какой-нибудь. До сих пор мужчины делали все возможное, чтобы меня уговорить, а не наоборот. И я отвечала Нартову адекватно – психологи в таких случаях употребляют глагол «зеркалить». Я тоже сидела в кресле, откинувшись и глядя чуть свысока. Я говорила тем же неторопливым голосом. Так же рассказывала всякие занимательные случаи из своей биографии. Выставлять его не стала – честно говоря, уже ждала его инициативы, чтобы выплеснуть красавчику на голову цистерну ледяной воды.
Кресел у меня два, оба раскладные, так что проблемы с постелью не возникло. Я постелила Нартову и пошла принять душ. Когда вернулась, он лежал под одеялом. Я потушила свет и залезла под свое одеяло.
Наступило то самое молчание, когда слышишь, как у тебя по капиллярам кровь ходит. Он лежал, не двигаясь, и я тоже. Но он не спал! Я тоже не спала. Длилось это целую вечность и еще полчасика.
Я не ангел бестелесный. В конце концов я созрела. Если бы Нартов хоть какой-то интерес ко мне проявил… Но считать покупку восьми вчерашних пирожков интересом я не могла даже в своем тогдашнем состоянии – после нелепого и обставленного всевозможными истериками развода. В общем, волевым усилием я принудила себя спать и даже смотреть сны.
Наутро я проснулась оттого, что он плескался в ванной. Потом он вошел в комнату, и я притворилась спящей. Если бы у него было намерение воспользоваться хорошим утренним самочувствием, он мог это сделать беспрепятственно. Однако не сделал, а исчез. Как оказалось, побежал покупать хлеб, сыр и колбасу на завтрак. Дверь квартиры оставил открытой – и очень удивился, когда я к его приходу, одетая и умытая, хозяйничала на кухне. Он полагал, что сможет обернуться, не разбудив меня.
Почему я вспоминаю все эти глупые подробности? Я пытаюсь самой себе объяснить, что произошло между нами в ту ночь. То есть, не произошло ничего, и тем не менее мы оказались связаны тонкой стальной цепочкой, вроде тех, какими в боевиках пристегивают кейс к запястью. Это обнаружилось полтора года спустя.
Красавчик Нартов через несколько дней уехал вместе со своей бригадой. Я вздохнула с облегчеием. Все-таки он мне понравился, хотя и задирал нос. Через месяц он мне позвонил – просто так, узнать, как дела. Еще через месяц прислал открытку. Я ответила. Если посчитать – то за полтора года было семь открыток с его стороны и шесть с моей. И еще несколько звонков. А потом он позвонил довольно поздно
